Издатель - Валерий Гуров

ходил, будто Невминько застал неглиже Николай Никитович Слюньков. Хотя и другие варианты припоминались.

Сивый взял ручку с тем видом, что подписывать договор собрался, покрутил ее в руках.

— Кстати, а не знаете откуда такая популярность к стиху пришла?

Имелось отчетливое понимание, что кипишь вокруг отчуждения может быть связан именно с неожиданной популярностью стиха. Если так, то неплохо выяснить откуда у популярности растут ноги.

— Какая ещё популярность? — прикинулся под дурочку Вениамин Бенедиктович.

— Ну вон девчата клеятся, автографы берут. Вы же сами сказали, что они ради меня собрались.

— Это я сказал им, что ты хороший стих написал и на тебя следует ровняться, чтобы тоже в сборник попасть, — отмахнулся Жаба.

— А Олимпийский тут причём?

— Ну… эм… ты это у них и спроси, только подпиши бумагу то, бухгалтерия меня терроризирует — отчётность, мол, Вениамин Бенедиктович.

— Ясно все.

Подозрения в том, что происходит что-то нечистое — усилились. Упоминание Олимпийского не вызвали возражения у Жабы.

«Значит это не бред».

Сивый медленно положил ручку на стол и отодвинули от себя договор.

— Пойду я, наверное, у девчат сначала спрошу, Вениамин Бенедиктович. Любопытство разбирает, сил нет. Руку аж отнимает.

— Ты бумаги то подпиши? Другой рукой?

— Ах да, запамятовал, держите.

Сивый взял ручку и нарисовал в месте подписи два круга между которыми поместил продолговатый овал.

«Кружок кружок огуречек, вот и вышел хер, тебе Жаба».

Он подвинул документ Вениамину Бенедиктовичу, поднимаясь из-за стола.

— Ты… — Жаба вскочил со стула.

— Вам тоже не болеть. Всего хорошего желать не стану.

Сивый направился к дверям, не обращая внимание на Жабу, который схватил документ об отчуждении и рвал на лоскутики. От вида кружочков и овала видать перевозбудился.

— Отчислю! Побежишь в военкомат! Не видать тебе членства в союзе писателей, как своих ушей! — горячился Вениамин Бенедиктович. — Теперь стихи будешь под подушкой на вырванных листах складировать!

Глава 5

«Мы — бандито-гангстерито,

Мы кастето-пистолето, oh, yes!

Мы стрелянто, убиванто,

Украданто то и это, oh, yes!»

Песенка из м/ф «Приключения капитана Врунгеля».

У Жабы Сивый провёл порядка часа. А когда выходил из квартиры критика, девок уже не было. Разошлись, видимо получив то, что хотели. Все, что теперь напоминало о присутствии девчат — огромная надпись на стене, выведенная губной помадой ярко красного оттенка.

«БОРЯ СИВЫЙ».

Приятненько, ни прибавить, ни убавить.

Велосипед нашёлся там, где Боря его оставил — на лестничном проёме у почтовых ящиков между этажами. В 1991 году все ещё были крепки закостенелые советские устои, по сути все ещё бывшие вчерашним днём повседневного настоящего. И никому в голову не могло прийти присвоить то, что тебе не принадлежит, забрать чужое. Психология была немножечко другой у большинства. Ведь происходи дело в каком-нибудь 1995, велосипед бы давно подмотали и освоили. Ищи свищи потом на пункте сдачи металлолома или под пятой точкой хулигана.

Сейчас же общество только перестраивалось на рельсы новомодной рыночной экономики со всеми ее достоинствами и недостатками. Пробовало зарождающуюся демократию на вкус и пока толком не понимало, что с ней делать, полагая, что не измениться даже ничего, только «пипл» получит больше прав, свобод и вещички в магазинах появятся, что показывают в крутых американских сериалах. А у народа появится деньга, чтобы эти самые вещички покупать.

«Те же штаны, только мотней назад», — припомнил Борис Дмитриевич слова Горбачёва, доживающего свои последние политические деньки.

А вообще рынок всегда напоминал ему рыбу фугу — приготовишь правильно и получишь деликатес на блюдечке поданный. Ошибёшься хотя бы самую малость — коней двинешь от смертельной дозы тетродотоксина.

Сама встреча в кабинете Вениамина Бенедиктовича оставила двойственные впечатления. С одной стороны, Боря собственными руками похоронил свою толком не начатую карьеру поэта и поставил на себе крест в мире литературы, все ещё весьма узком и ограниченном прежними советскими устоями и предрассудками. Угроза писать в стол и повторить собственную прежнюю судьбу виделась самой что ни на на есть реальной. С другой стороны, было что-то неладное во всей этой истории вокруг стиха, что не делало ее столь однозначной и прозрачной.

«Кучка стихийно возникших фанатов, Олимпийский в июне, передача авторских прав сынку высокопоставленного местного чинуша…», — размышлял Борис Дмитриевич, переваривая итоги состоявшейся встречи.

Ладно, прежний Боря, восемнадцатилетний пацан мог на развод повестись и переписать лёгкой рукой стих и собственный псевдоним на отпрыска секретаря Горкома Невминько, но Сивый нынешний много лет занимался бизнесом и знал, что от предложения Жабы веет дерьмом.

«Полная чушь», — заключил Сивый.

Вениамин Бенедиктович разозлился настолько, что даже пригрозил Боре немедленным отчислением и последующими проблемами с военкоматом. Значит отказ Бори серьезно испортил планы Жабе и возможно даже самому Невминько.

Оставлять все так, как есть Сивый не собирался. Не получится просто вышвырнуть его на обочину в самом начале выбранного пути. Но и садиться сверху на голову и свешивать ноги — такое Борис Дмитриевич тоже не будет терпеть и не позволит никому.

«На чужом хере в рай не выедете», — размышлял он.

Стих, вокруг которого начался сыр-бор был не просто случайным высером молодого пацана из глубинки. И дело было не в том, что строки приглянулись Жабе. Нет, это талантливо написанный текст из 21 века и озвучив его на публику, Сивый запустил некие подковерные движения, как-то так удачно попав с выбранной темой и сам того не ведая. Непонятные пока совершенно движения, стоит признать. Но Борис Дмитриевич не будет собой, если не найдёт где во всей этой истории зарыта собака.

«Поэтому надо разобраться от какой жопы здесь растут ноги», — решил он, выйдя из подъезда и усаживаясь на велосипед.

Пока понятно, что местному первому секретарю Горкома понадобилось зачем-то выпустить в студенческом сборнике своего непутевого сынка. И не просто выпустить, что в принципе не составило бы проблем, положа руку на сердце. Но обязательно сделать это под псевдонимом «Боря Сивый» и с тем самым стихом.

Обо всем этом Сивый размышлял крутя педали велика.

Как человек, всегда считавший себя осознанным, Борис Дмитриевич подметил, что сегодня также допустил нелепую ошибку, какую можно было легко избежать. Негоже было горячиться и окажись на месте Жабы некто другой, менее ненавистный, Боря наверняка бы повёл себя иначе. Но не боги горшки обжигают, ненависть к критику была слишком велика. Да и терпеть ненавидел Сивый таких непонятных толстосумов, которые за счёт талантливых ребят жизнь себе делают краше.

Однако факт