Та, что приходит ночью - Дельфина Бертолон

Мрак ночи (продолжение).

Я бежал, бежал, бежал, как преступник, спасающийся от погони. Я пронёсся через сад, зигзагом между монстроплантами, чахлыми соснами и фруктовыми деревьями. Пролетел по дорожке, толкнул решётку. Потом в лес – упал, вскочил… Потом я бежал по асфальтовой дороге, всё дальше и дальше, пока хватало дыхания.

Наконец я остановился, согнувшись, упираясь руками в колени, чтобы отдышаться. Потом я рухнул на обочину и залился слезами.

Я, Мало, так жестоко обошёлся со своей сестрой. Я, который никому не причинял зла, никогда никого не бил – ну, кроме двух-трёх придурков, которые не так давно заработали хорошую трёпку, – я кричал на маленькую девочку, такую замечательную маленькую девочку с кукольным личиком, которая на моё четырнадцатилетие подарила мне рисунок (на нём был изображён я на скейтборде в окружении звёздочек и сердечек) и написала розовым фломастером: «Мало с деньрожденьем я тебя любю».

Мне было плохо. В конце концов меня стошнило.

Бег, солнце.

Страх. Стыд.

Конечно, у меня было оправдание: Жанна явно была не в себе. До сих пор мне удавалось убедить себя, что мне всё кажется. Что я не разглядел, недослышал, не так понял. Что моя сестра и я просто ещё не приспособились к новой жизни, поэтому такие реакции: у меня паранойя, у неё странности. Но кто-то же открыл дверь погреба? Кто-то же дал Жанне подвеску? И какая дьявольская шутка заставила нежную девочку распотрошить любимую куклу? Честно сказать, чем дальше, тем чаще я вспоминаю «Изгоняющего дьявола». Но, хотя Жанна и пугает меня, это не оправдание. Мне пятнадцать, а ей всего пять! Вместо того чтобы обижать её, нужно искать того, кто проникает в «имение», – это самое правдоподобное объяснение всех происшествий.

Возможно, у меня всё это от мамы, не от папы. Может ли зло передаваться генетически? Может быть, оно кроется в хромосоме Х, а не Y?

Сколько себя помню, все, кто меня видел, говорили моему папе: «Прямо не поверишь! Вылитый ты!» Думаю, в этом есть доля истины. Мы с папой высокие и худощавые. Волосы и глаза тёмные, кожа светлая. Подбородок слабоват, но лоб упрямый. И даже одинаковые родинки под правым глазом. Поп дразнится, называет её «мушка».

Мама была пышной блондинкой, загорелой, похожей на Джейн Мэнсфилд. Я описываю её так, потому что мне пятнадцать лет. У меня есть только воспоминания десятилетней давности и три альбома фотографий. Но когда я был маленьким, мама – это было просто что-то нежное, мягкое, с ароматом миндаля, как сладкая булочка. В то время это была королева, пахнущая королевским печеньем. А королём был я.

В конце концов, я уже рыдал в голос и спрашивал себя: может быть, дело в том, что я похож на маму? Может быть, я предназначен для обмана и предательства?

Я – король-грубиян гибнущего королевства.

Моя мама погибла мгновенно – так говорили, и мне хотелось бы верить в это – в автомобильной катастрофе, в белом БМВ, где за рулём сидел её любовник, недалеко от Сен-Тропе.

Моя мама была актрисой, хотя и не самой знаменитой.

Умереть на сцене.

Любовник был продюсером её последнего фильма. Он легко отделался: несколько ссадин, сломанная ключица, синяк под глазом. А мама умерла на месте. По иронии судьбы, когда фильм меньше чем через год вышел на экраны, он пользовался успехом – более миллиона просмотров (это была комедия). У мамы была роль второго плана, и её вырезали при монтаже.

«Умереть на сцене»? Так, что ли?

Умереть напрасно.

Лина Монестье, знаете такую?

Нет.

Никто не знает.

Я этого фильма не видел. И никогда смотреть не буду. Зачем? Это ужасно, но меня утешит только одно: если погибнут критики. В общем, провальный фильм.

Однажды папа сказал мне: «Съёмочная группа её благодарила».

За что?

Кого благодарили?

Может быть, она любила того типа… Не знаю, да мне всё равно. Так или иначе, папа узнал об измене и о гибели жены одновременно. Это слишком много для одного человека. Мне тогда было шесть, чуть больше, чем Жанне теперь. В шесть лет ты ещё только набросок, заготовка взрослого человека. Ещё только начинаешь понимать смысл сказанного. А люди говорят…

Похороны я помню смутно, словно моё сознание стёрло боль, непонимание и гнев, которые я должен был чувствовать – я знаю, что я их чувствовал, – и они возвращались иногда, совершенно внезапно. Была очень хорошая погода, разгар лета, июль – не время умирать. На кладбище пахло свежей травой и розами. Моя тётя Агата – сестра мамы – была одета в чёрное платье с оборками: мне она казалась похожей на певицу Мадонну (моя мама обожала Мадонну). Вот почти всё, что я помню: ослепительное солнце и тюлевые оборки, колышущиеся вокруг загорелых ног моей тёти. Наверное, кругом плакали, но я этого не помню. Папа держит меня за руку – вот и всё. Сцена из фильма – великолепная, трогательная и лживая. Конец.

Но потом, неправдоподобно быстро, жизнь снова пошла так, как будто ничего не было. Через несколько недель начались занятия, я приехал в Париж. И там уже был Поп, который ждал меня у ограды нашей новой школы. Папа привёз меня на машине – он тоже ехал в школу, в свою, музыкальную. Мама Поля смотрела на нас издалека, одетая, как итальянская актриса, в зелёное платье в горошек. Мама Поля была, и есть, конечно, полной противоположностью моей. Брюнетка и так далее, с марсельским акцентом.

Думаю, Поп знал, что случилось летом. Но он не задавал никаких вопросов. Он показал мне свой ранец, дурацкий синий ранец, отделанный коричневой кожей.

– Я знаю, что тебе будет завидно, Мало, – прошептал он таинственно, – но этот ранец волшебный. Больше ничего не могу тебе сказать, но ты увидишь!

Конечно, в этом ранце не было ничего волшебного.

Сам Поп был волшебником…

Понедельник, 24 июля 2017 г.,

9 часов 46 минут.

Ясно.

Между моей комнатой и комнатой Жанны общая стена.

С моей стороны она перекрашена в белый, у сестры остались старые розовые бабочки.

Мне пятнадцать, ей пять.

Моя мама умерла, её мама жива.

Где-то между нами Полина. Ни живая, ни мёртвая.

Ночью я почувствовал вибрацию. Я не спал и ворочался в кровати уже несколько часов. Биение было беззвучное, но ощутимое. Сначала я подумал, что собирается гроза, что заскрипела крыша или деревья. Но когда всё снова задрожало, я включил ночник, потому что почувствовал, как стена рядом со мной зашевелилась. Я стрелой вылетел из кровати и отскочил в дальний угол.

Стена между комнатами изменилась. Оттуда, где я стоял, это было едва заметно, но это было реальностью. У изголовья кровати появилась выпуклость, размером с дыню или с человеческую голову. Я затаил дыхание, я вообще забыл, как дышать. Выпуклость всё увеличивалась, перегородка искривилась немного, как будто что-то (или кто-то) старался вырваться из стены. Дрожь усилилась, стало слышно жужжание, вроде как от насекомого, только гораздо громче. И вдруг, в одно мгновение, «шишка» исчезла и звук умолк.