Беременная от моего сына - Ольга Джокер

— Здравствуй, Макс. Проходи, — похлопываю его по плечу и запускаю внутрь.

Максим небрежно скидывает ботинки, разбросав их по прихожей и приходит в кухню, забравшись на высокий стул у барной стойки. Он молча наблюдает за тем, как я отворяю холодильник и достаю оттуда две бутылки пива. Одну — протягиваю сыну, другую беру себе.

Сажусь напротив него и смотрю в его чистые голубые глаза. Мальчишка ведь совсем, я это понимаю. Как никто другой понимаю. Я тоже считал себя мальчишкой, когда в тридцать лет мне всучили десятилетку и сказали, что вот он мой сын. Всегда знал и слышал о женщинах, которые рожают для себя. Находят пригодный биоматериал, обманом беременеют, а потом эгоистично наслаждаются результатом. Но никогда не думал, что этим биоматериалом стану я сам. Речи о том, чтобы сдать сына, зашуганного после смерти матери, в детский дом — не было. Мы не сразу подружились и признаюсь, что без совместных занятий с психологом не обошлось, но я всегда, всё это время по-настоящему считал, что мы с сыном на веки вечные друзья.

— Как дела в универе? — спрашиваю, откупорив крышку и сделав глоток темного пива.

— Ммм, дай подумать — я был там месяц назад. Мне сказали, что всё в норме. Пап, переходи ближе к делу.

Что же, к делу так к делу.

— Макс, скажи, я просил тебя присматривать за Настей?

На юном лице сына мелькает мимолётный испуг.

— Ну да. Я это и делал, пап, — он надпивает несколько глотков пива и кривит губы, словно пробует алкоголь в первый раз.

— Её уволили с работы. Это первое. Второе — у неё была серьезная травма. Готов поспорить, что ты об этом тоже не знал.

Сын молчит и отводит взгляд в сторону. И жалко его, и лупить за безалаберность хочется.

— Сейчас зайду и спрошу нужно ли ей что-то, — недовольно бормочет себе под нос. — У меня сегодня было слишком много дел. Кажется, на Рождество у меня намечается важный концерт.

— Я рад за тебя.

Правда, рад. В семнадцать лет Макса я настоял на том, чтобы сын поступил на строительный факультет. Он мог бы стать моей незаменимой правой рукой в компании, мог бы руководить ею и после моей смерти. Но первый же учебный семестр показал, что Макс с трудом тянет основные предметы и высшее образование останется просто корочкой, которая, возможно, пригодится ему в будущем.

— Смотрю, что ты какой-то совсем невеселый, — отставляю бутылку пива в сторону и думаю о том, что мы давно вот так не сидели с ним, чтобы разговоры по душам, один на один.

— С девушкой расстался. Неделю назад Марьяна изменила мне спустя месяц наших отношений.

— Прости, возможно, лезу не в своё дело, но я бы на твоём месте присмотрелся хорошенько к Насте, — сам не верю, что говорю ему об этом. — Не надо только смотреть на меня так, словно я желаю тебе зла. По прошествии прожитых лет я чётко понимаю, что такие шлюхи как твоя Марьяна и в подмётки не годятся таким как Настя. Она скромная, да, но ты подумай.

— Хорошо. Правда подумаю. А сейчас мне пора, — сын поднимается с места и направляется в прихожую. — Не надо смотреть на меня так, словно я не воспринял твои слова всерьез, пап. Я подумаю и сейчас же забегу к ней. Всё-таки сына моего носит.

Настя.

В огромной квартире, среди множества пустых комнат, мне слегка не по себе. Чувствую себя крошечной и малозначимой среди всего этого богатства и роскоши и никак не могу привыкнуть к тому, что живу здесь одна. За всю свою недолгую жизнь я всегда жила с кем-то. Сразу с родителями, потом в шумном общежитии, затем в нашей беременной общине. Всегда могла с кем-то поговорить, пошутить и подурачиться, а здесь складывается ощущение, что я медленно схожу с ума, потому что периодически начинаю разговаривать сама с собой.

Беру блюдце с очищенными мандаринами, забираюсь на диван в гостиной и от скуки переключаю каналы один за другим, в поисках чего-то новогоднего и поднимающего настроение. Сделаю это хотя бы с помощью телевизора.

Празднование Нового года в родном городишке всегда было для меня грандиозным — что в детстве, что в подростковом возрасте. Папа наряжал во дворе огромную пушистую ёлку, вешал на неё гирлянды и самодельные игрушки с конфетами. Мама накрывала на стол, а я помогала крошить салаты. После полуночи, едва часы пробивали двенадцать, к нам в гости приходил Дедушка Мороз. На самом деле я всегда узнавала в нём своего родного дядю, даже в детстве, но, чтобы не портить особенную атмосферу нашего семейного праздника, прыгала до потолка, радуясь любому от него подарку. Это было воистину счастливое время. Жаль только, что в этом году придется пропустить торжество. Я уже сказала маме по телефону, что у меня запара на работе — Аньке осталось только всё это подтвердить и передать родным от меня подарки.

Слышится настойчивый звонок в дверь, который заставляет меня вздрогнуть. Скидываю с себя тёплый плед, сую ноги в пушистые комнатные тапочки с помпоном и направляюсь в прихожую. По дороге меня начинает слегка потряхивать — на часах почти десять часов вечера, звонка в домофон не было и единственный, кто может стоять там, за дверью, это Артур. Сердце скачет в груди словно сумасшедшее, а по телу расходится непривычный для меня жар. Приходится остановится в нескольких метрах от двери, чтобы успокоиться и не выдать волнения при встрече.

Через несколько секунд, сделав глубокий вдох-выдох, я подхожу ближе, встаю на носочки и смотрю в дверной глазок. Из груди вырывается вздох облегчения. К счастью, это не Артур. Макс, на которого я реагирую куда спокойнее.

— Не разбудил? — Максим выглядит уставшим, когда переступает порог квартиры.

От него пахнет легким алкоголем и парфюмом с нотками дерева и перца. Я сторонюсь, молча прижимаюсь к стене и пропускаю его в гостиную.

— М-м-м, пахнет мандаринами, — Макс садится в кожаное кресло цвета слоновой кости и взъерошивает рукой густые темные волосы.

Немного длиннее и непослушнее, чем у отца и на два оттенка светлее. Непроизвольно замечаю, что постоянно сравниваю их. Вот только зачем и для чего понять не могу. Несмотря на то, что это отец и сын, логично ведь, что они разные.

Максим тут же берет пульт с журнального столика и переключает мой любимый фильм «Один дома», который я нашла по местному телеканалу. Находит футбольный матч и откидывается на спинку кресла. Я сажусь напротив него и, по правде говоря, не знаю, о чем именно с ним говорить. Мы стали совершенно чужими и далекими и единственное, что связывает нас навеки — это совместный ребёнок. А ведь когда-то давно, чтобы меня покорить, Макс вел себя иначе и таких неловких пауз у нас не возникало.

— Как самочувствие? Папа говорил, что у тебя травма? — он заводит руки за голову и внимательно на меня смотрит.

Когда находит взглядом перебинтованную руку немного хмурится.

А я… когда вспоминаю, как бережно моей ладони касались грубые руки Артура, чувствую, что меня бросает то в жар, то в холод. И то самое место на тыльной стороне ладони, куда отец Макса втирал лечебную мазь, начинает вновь нестерпимо жечь.