Воры над законом, или Дело Политковского - Ефим Курганов

Князь Долгоруков приосанился, расхрабрился, и ответил следующее:

«Ваше Величество. Мне не хотелось бы называть имён и указывать на виноватых. Но у тайного советника Политковского все эти годы был высокий покровитель — сие есть самый непреложный факт».

«Кто?» — прорычал император.

Как бы извиняясь и не очень решительно, Долгоруков молвил: «Ваше Величество, но Вы же и так осведомлены об этом. Светлейший князь Чернышёв все эти двадцать лет благодетельствовал Политковскому, чего и не скрывал никогда. Тайный советник Политковской неизменно находился под прямою защитою военного министра».

Тут император громко захохотал, громко и нервно:

«Ишь, чего захотели, старые ревнивцы. Нет! Чернышёва я вам не отдам, Так и знайте: ни при каких условиях я Чернышёва не трону. Когда в 25-году эти выблядки вышли на Сенатскую площадь, именно Чернышёв привёл армию к присяге, Чернышёв, а не вы. И не надейтесь: не трону я его. Что бы ни случилось… Ладно, поведайте мне вот о чём. Почему за все эти двадцать лет в комитет не смог проникнуть ни один чиновник из госконтроля? Как это могло случиться?»

Князь Долгоруков побледнел и прошептал: «Ваше Величество, не серчайте, но ведь это светлейший князь, как военный министр, не допускал и на порог своего министерства людей из контроля. Он употреблял для проверок своих же военных аудиторов… Простите меня, Ваше Императорское Величество…».

Государь Николай Павлович в бешенстве поднялся и выскочил из кабинета.

Долгоруков и Паскевич сидели растерянные, приниженные и напуганные.

Император ворвался назад через несколько минут и был совсем уже взбешённым. Он стал топать ногами и кричать, что ненавидит, когда одни его приближенные интригуют против других приближенных.

Долгоруков и Паскевич молчали — как в рот воды набрали. Они даже и не пробовали оправдываться.

А вот Чернышёву не было ничего. Интересно, не правда ли? Хотя и грустно.

Да, когда государь вдоволь накричался, Иван Фёдорович Паскевич вдруг попросил слова.

Николай Павлович изумлённо взглянул на своего генерал-фельдмаршала, потом озадаченно крякнул и кивнул в знак согласия, но с гневно-иронической ухмылкой, в которой явно прочитывалась фраза: «Ну, давай расскажи, расскажи, я и так знаю, что соврёшь».

Паскевич вначале повторил слова князя Долгорукова, что от арестованных членов комитета толку никакого нет, ибо они не имеют ни малейшего представления о деле Политковского и о том, что на самом деле вытворял директор канцелярии.

Император сердито насупил брови, в глазах его появились злые огоньки бешенства. Однако Паскевич продолжал говорить, как будто ничего не замечая опасного в царском взоре, и продолжал достаточно радужно и в высшей степени бодро; и ион ужасно торопился, комкал слова, надо было успеть сообщить главное, пока Николай Павлович не оборвал его.

— Но, Ваше Величество, всё тайное рано или поздно становится явным. И для нас истинное спасение — это команда Политковского, а точнее, его шайка: титулярный советник Путвинский, коллежский асессор Тараканов и казначей надворный советник Рыбкин. От них-то и можно узнать, государь, всю правду об интересующем Ваше Величество деле, какой бы горькой сия правда ни была».

— Ладно, голубчики мои, решим так: — буркнул император, явно расслабляясь и светлея, — составьте по их показаниям для меня рапорт. Сделайте выборку — всё самое важное и наиболее достоверное. И представьте мне ровнёхонько чрез два дня. Надеюсь, поспеете?»

Долгоруков и Паскевич, одномоментно, как китайские болванчики, радостно закивали головами. В их глазах сияла самая неприкрытая радость: на сей раз гроза миновала; тяжёлая, долгая, мучительная, с частыми громовыми раскатами императорская гроза…

Хоть на какое-то время можно прийти в себя и вздохнуть более или менее свободно. Но именно на какое-то время. Чтобы они ни делали, приход ужасающей императорской грозы был совершенно неизбежен, и в самое ближайшее время.

Это была именно краткая передышка, и не более, чем надобно срочно воспользоваться. И Паскевич, и Долгоруков отлично это сознавали.

Рапорт-таки был составлен и представлен пред высочайшие очи. Произошло это 6-го февраля 1853-года.

Это даже не рапорт был, а весьма объёмистый меморандум, вскрывавший всю подноготную аферистической деятельности тайного советника и камергера Александра Гавриловича Политковского. Попробую в сжатом виде пересказать основные положения сего труда, в некотором роде даже научного.

Итак, история одной великой авантюры, история о том, как можно ограбить бюджет военного министерства.

Да, копия рапорта была для меня сделана писцом архива военного министерства; он взял с меня за сей бесценный документ всего пятьдесят рублей (правда, серебром, а не ассигнациями).

Политковский появился впервые в канцелярии комитета о раненых в должности начальника отделения. Оклад весьма незначительный, место весьма скромное. Да и самый комитет о раненых в большой и разветвлённой системе военного министерства особо тогда не выделялся. Это именно Александр Гаврилович в полной мере оценил роль сего комитета как истинно золотого дна.

В общем, мелкий чиновник, но исключительно деятельный и прекрасный канцелярский работник, судя по всему. Вскорости его вполне оценил сам военный министр, уже известный нам Александр Иванович Чернышёв.

Как видно, уже с самого начала Политковский заимел тёмные помыслы, появившись только в комитете о раненых, но осуществить ничего не мог — в одиночку тут мало чего добьёшься. Необходима команда, нужны сообщники. Формировать же команду он смог начать, лишь став директором канцелярии.

Ежели бы подобранные им люди отказались содействовать в осуществлении его гнусной аферы, у Политковского ничего бы не вышло, и бюджет комитета о раненых так и остался бы нерасхищенным. Но они поддались, и грандиозная афера закрутилась.

Команда Александром Гавриловичем была сколочена совсем небольшая, но действовала она необычайно слаженно и эффективно. Самый механизм аферы работал преотлично.

Имена сих личностей мы уже знаем: Путвинский, Тараканов, Рыбкин. Самый прохиндей из них был как раз Путвинский. Он был сделан помощником директора канцелярии и непосредственно содействовал Политковскому во всех преступных замыслах.

А Тараканов и Рыбкин именно поддались уговорам, были соблазнены, но всё ж таки поддались, и исполняли его преступные указания почти два десятка лет (!).

Коллежский асессор Тараканов был начальник счётного отделения — начислял суммы, а казначей надворный советник Рыбкин выдавал, и это как раз от него директор канцелярии получал украденные у инвалидов и раненых пособия.

В общем, без Тараканова и Рыбкина преступные замыслы Политковского неминуемы бы рухнули, оказались бы совершенно невозможными.