Где находится край света - Ольга Меклер

Вскоре выделили землянку, и это было счастьем. Со свойственным ей энтузиазмом принялась обустраивать быт, стало почти уютно. Потихоньку обживались.

Старожилы приняли недоброжелательно. Ссыльные подкулачники и уголовники почувствовали себя хозяевами положения, их захлестнула волна патриотизма, или, скорее, разновидности снобизма. Как бы там ни было, бросить с ненавистью вслед новоселам «Фашисты!» стало почти хорошим тоном, и чем более злобно это было произнесено, тем лучше. В четырехлетнюю Лориньку, вылезавшую на свет из землянки, пока мать была на работе, соседские дети кидали камни и с радостным воплем «Фашистская сволочь!» разбегались – их патриотический долг был выполнен. А может, это был реванш за недавнее «кулацкое отродье»?.. Казахи, изначально народ мирный и гостеприимный, не особо разобрались, что к чему, но к старым соседям прислушались. Ненавистью и праведным гневом не пылали, ограничивались бормотанием вслед: «Емс поганый (немец поганый)! Кибитка серит, суслик жрайт!» Правда, охотно меняли имеющиеся продукты на вещи врагов народа. Ах, скольких обреченных спасли эти продукты, этот казахский кумыс!

Когда дочь заболела, Марии уже и менять-то нечего было: серьги и кольцо, платья из легчайшего крепдешина («Три кремдешиновых платья! Это просто разврат!» – негодовала свекровь, изучив невесткин гардероб), кашемировая кофта, элегантное пальто («Ты стала судорожно одеваться!» – ревниво заметил Карл, когда она его заказала у знакомой портнихи) – все было отдано, чтобы накормить ребенка. Лоринька металась в жару. Фельдшерица из медпункта, согласившаяся осмотреть ее, вняв материнским слезам, сделала укол и покачала головой:

– Трудно что-то сказать. Девочка ослаблена, нужно лекарство и хорошее питание. Попробуйте народные средства, я вам сейчас все распишу. Инъекции постараюсь делать сама ежедневно – я тут живу неподалеку, а остальное, мамочка, вы сами.

Она сидела на топчане и плакала, тихонько поскуливая, раскачиваясь из стороны в сторону – от безысходности, от тоски. Что теперь будет? О муже ничего неизвестно, да и ему о них, наверное; сама непонятно где; доченька – умненькая, смышленая, шаловливая – на грани жизни и смерти. Хотелось не скулить – выть.

В дверь тихонько поскреблись, она открыла. На пороге стояла Лиза – соседская девочка с ангельским личиком.

– Здравствуйте, я к Лорочке. Можно посидеть с ней?

Мария была так тронута, что снова чуть не расплакалась – на сей раз от умиления. Даже немногочисленные новые приятели дочь не навещали – родители, видимо, боялись заразы. Лизонька приблизилась к ложу больной и устремила на нее полный сострадания взгляд. Потом встала, подошла к Марии, подняла небесно-голубые глазки и прошелестела:

– А когда она умрет, вы отдадите мне ее игрушки?

Она задохнулась от гнева, возмущенная этой циничной детской непосредственностью:

– Уходи! Ты злая девочка!

Лиза недоуменно хлопнула длинными ресницами, скорбно вздохнула и бесшумно выскользнула. Женщина обессиленно рухнула на грубо сколоченный табурет и горестно обхватила голову.

В дверь снова робко постучали. Наверное, оскорбленная в лучших чувствах мать Лизы пришла… Но перед ней стояла пожилая казашка в затертом плюшевом камзоле и кимешеке (Мария уже знала, как называется этот головной убор, облегающий голову и плечи местных женщин, с неким подобием тюрбана сверху). В руках колоритной гостьи была залапанная стеклянная банка, на дне которой плескалось молоко. Она протянула банку хозяйке, а затем ткнула себя в грудь:

– Менин атым Бота, жене сен? – и указала на Марию, посмотрев вопросительно. Чтобы понять, что это формула знакомства, особо напрягаться не потребовалось.

– Мария. Спасибо вам большое!

– Мария́, – удовлетворенно кивнула Бота. – Жаксы! Карашо! Кируге болама? – и обвела рукой землянку.

– Да, да, конечно, заходите!

Гостья огляделась, покачала головой, поинтересовалась:

– Работа́йт?

– Да, на рудном дворе.

– Женщина рудный двор тяжелый работа.

– Тяжело. А что делать?

– Ну, мен кеттим, – и благодетельница пошла к двери. Затем, вспомнив о чем-то, вернулась, выложила на стол из бездонных карманов горстку светлых твердых шариков и пояснила: «Курт. Кушит!», после чего окончательно удалилась.

– Спасибо вам! Рахмет! – крикнула Мария ей вслед. Та небрежно махнула пухлой ручкой – мол, не стоит благодарности.

С тех пор Бота приходила каждую неделю, всегда с гостинцами, скудными, но необходимыми, помогавшими выжить. И Мария понимала, что делится та последним, отрывая от своей многодетной семьи. Они наловчились беседовать, понимая друг друга больше по жестам, интонации и выражению лица. Так выяснилось, что у новой приятельницы девять детей. Муж и трое сыновей воюют, две дочери уже замужем, остальные пока под родительским крылом. Младшим погодкам всего-то 8 и 9, а самой Боте 40, то есть никакая она не пожилая, старше только на 5 лет. Фотография Карла произвела на многодетную мать неизгладимое впечатление, она цокала языком и все приговаривала:

– Красивый мужчина! Сымбатты жигит!

– А я не красивая? – деланно хмурилась Мария.

– Красивый, Мария́, красивый, сулу!

И «суслик жрайт» тоже приходилось. Первую освежеванную тушку принесли соседские мальчишки. Получился наваристый бульон, которым она отпаивала больную Лориньку, да еще и мясо осталось, вполне съедобное. Позже она научилась сама выманивать зурманов из норы и готовить их так, что было не отличить от рагу из кролика.

В ту ночь она проснулась оттого, что почувствовала на себе чей-то неотрывный взгляд. Дочь лежала на боку и смотрела очень серьезно, по-взрослому.

– Мамочка!

– Что, мое солнышко?

– Мамочка, посмотри мне в глаза. Не так, честно посмотри.

– Я смотрю.

– Мамочка, скажи: ты меня правда в магазине купила или выродила из себя, как Катина кошка?

– Выродила, – честно ответила Мария и радостно рассмеялась. Они победили! Ее девочка снова с ней, она выздоравливает!

Работа выматывала, смены были преимущественно ночными. Однажды, неся два тяжеленных ведра с рудой, поймала на себе пристальный взгляд одного из надсмотрщиков. «Я, наверное, медленно работаю! Сейчас ругаться будет…» – пронеслось в голове. Тот приближался, время от времени важно извлекая из нагрудного кармана часы и поглядывая на них.

– Такой красивый женщина – рудный двор! – наконец удивленно произнес он и сокрушенно покачал головой. – Ка́нтор надо, ка́нтор! Писи́т умеешь?

– Я даже читать умею! – с достоинством ответила Мария.

– Меня зовут Биебай, – представился доброжелатель, не уловив иронии. Немного подумал и не без гордости добавил:

– У меня есть отчество!

Биебай оказался славным парнем, отзывчивым, всегда готовым прийти на помощь. Ссыльные относились к нему по-доброму и даже переименовали в Бибая, посчитав, что так оно будет приличнее и привычнее для чуткого русского уха.