Возвращение - Геннадий Владимирович Ищенко

было чудом. Помню, показывали балет Чайковского «Лебединое озеро», и мы широко открытыми глазами смотрели в негативном изображении танец маленьких лебедей. Отцу нужно было делать настройку, а мы упрашивали не трогать телевизор. Нам и так было здорово! Когда я учился во втором классе, в отсутствие отца включил паяльник, достал его радиодетали и кусок гетинакса с наклёпанными на нём лепестками и начал паять на них всё, что попадалось под руку. Закрепив с полсотни деталей, я, недолго думая, припаял в две выбранные наугад точки провода и засунул из в розетку. Зрелище получилось завораживающее. Очень понравилось то, как сгорали большие зеленые сопротивления, обгорая по спирали и постреливая искорками. Многие конденсаторы взорвались, что тоже не оставило меня равнодушным. В этот день в Союзе родился ещё один радиолюбитель. Позже отец немало со мной занимался и отдал читать подшивки журналов «Радио». Для школы я собрал действующую модель лампового радиоприёмника, а для себя сделал его из редких в то время транзисторов, которые отец принёс с работы. Прежний я сейчас прыгал бы от радости и целовал отца, а теперешний смотрел на него и не знал, что говорить.

– Папа, – собравшись с духом, сказал я внимательно наблюдавшему за мной отцу, – понимаешь, какое дело… Ты не сердись, но я, кажется, выбросил приёмник, когда чистил стол от хлама.

– Так «кажется» или выбросил?

– Выбросил, – опустив голову, признался я.

– Не скажешь, что с тобой происходит? – спросил отец. – Ты был так увлечён радиотехникой, а сейчас словно о ней забыл. Этот приёмник делал целый месяц, сколько было криков и слёз!

– Так уж и слёз! – возразил я. – Только один раз и было, когда сдох транзистор.

– Неважно, – сказал он. – Не заговаривай мне зубы. Ты выбросил результат месячного труда и не рвёшь на голове волосы. И динамик не доставил тебе радости. Напомнить, как ты упрашивал его купить? Не хочешь со мной поделиться?

– Я всё тебе скажу, – пообещал я, – но не сейчас.

– Надеюсь. Не хотелось бы лишиться твоего доверия.

И как сказать о себе отцу? Он отличался редкостным здравомыслием и терпеть не мог фантастику, которой я жил! Какие доказательства я мог представить, кроме своих слов? Рассказать о развале СССР? Точно попаду к психиатрам. Говорить об этом можно, когда стану старше, сейчас я был для него только начитавшимся фантастики мальчишкой.

Отец ушёл, а я сидел на кровати и вспоминал, как он незадолго до смерти плакал, держа мою руку в своих сморщенных, покрытых старческими пятнами руках и говорил, что я у него единственный друг. Отец уже плохо соображал и часто без причины обижался на ухаживавших за ним внуков. Как хотелось довериться ему, поделиться своими сомнениями и попросить помощи, но я знал, что этого нельзя делать. Не то время и не те люди, и я пока не та фигура, чтобы серьёзно воспринимать тот бред, который он услышит. Я знал, чем смогу привлечь внимание серьёзных людей к своим записям, отец не входил в их число. Решив пока об этом не думать, я вышел в большую комнату посмотреть, что передают по телевизору.

– Не включай громко, – попросила мама. – Что-то сильно разболелась голова.

– Давай помассирую точки, – предложил я. – Полностью боль не уберу, но болеть будет меньше.

– Какие ещё точки? – с подозрением спросила она.

– Особые, – ответил я. – Они на голове и руках. Это китайская медицина, я вычитал о ней в журнале. Не бойся, больно не будет.

После института я увлекался электропунктурой и точечным массажем и даже сделал для лечения два прибора. Я хорошо знал расположение нужных точек и помнил, на какие из них и как воздействовать, поэтому за пять минут сделал всё, что нужно.

– Действительно, помогло! – удивилась мама. – Болит, но уже не так сильно. Надо будет посмотреть самой те журналы, которые ты читаешь. Я вижу, что ты не ешь конфеты, а я потихоньку пробую. Смотри, спохватишься, когда их не будет.

– Не хочу портить зубы. Вот пойду в школу, принесу мел, тогда можно будет изредка есть сладости.

– Если так боишься за зубы, можно купить в аптеке хлористый кальций, – предложила она. – Он недорогой, мы тебе когда-то давали.

– Сами пейте эту гадость! – Меня передёрнуло. – Я лучше буду грызть мел. Можно толочь скорлупу яиц, но нужна ступка.

– У нас же есть керамическая ступка с пестиком, – сказала мама. – Забыл? Сам же в прошлом году толок в ней сахар в пудру. Давай я буду хорошо мыть яйца, а ты потом истолчёшь скорлупу. А то в мелу может попасться всякая гадость. Вечером никуда не идёшь? А то Таня уходит гулять, и твой Игорь тоже собирается в городок. Неужели опять будешь весь вечер отжиматься и стоять на голове? Всё нужно делать в меру, тогда будет польза.

– Золотые слова, мамочка! – Я чмокнул её в щёку. – Обязательно пойду гулять и перецелую девчонок. Зря, что ли, носил портфели?

– Болтун, – сказала она. – Точно с тобой что-то случилось. То был такой скромник, что я не знала, что делать, а сейчас разошёлся, по крайней мере, на словах. Ты для чего пришёл? Хочешь смотреть телевизор?

– Не буду сейчас смотреть, – ответил я. – Ещё рано для чего-нибудь интересного, а у тебя болит голова. Где газета?

– Лежит на трюмо. Только никуда не задевай, отец ещё не смотрел.

В газете не было ничего интересного, поэтому достал из-за шкафа тетрадь и с полчаса поработал, а потом не вовремя принесло сестру.

– Что ты пишешь? – поинтересовалась она.

– А тебе не всё равно? – спросил я, досадуя на то, что задумался и не услышал её шагов. – Пишу любовные послания, а вечером пойду разносить. Довольна?

– Да ладно! – примирительно сказала Таня. – Я хотела спросить, ты точно будешь учиться игре на гитаре?

– Если купят, то буду, – ответил я. – А что?

– Не слышала, чтобы в городке были репетиторы по этому инструменту.

– И не надо, самоучитель обойдётся гораздо дешевле. А для чего ты спросила?

– Да так, – ответила она, повернулась и вышла из моей комнаты.

И к чему, спрашивается, этот разговор? Я на всякий случай убрал тетрадь в ящик стола и сходил на кухню попить воду. Мама прилегла на тахте и уснула, а сестра была в своей комнате, поэтому я хорошо посидел над тетрадкой и закончил с семьдесят третьим годом. Едва её закрыл, как с работы пришёл отец и проснулась мама.

– Если хочешь гулять, то поешь и иди сейчас, – сказала она мне. – Нечего мотаться по темноте.

Заварка осталась с обеда, поэтому разогрел на плите чайник и попил горячего чая.