История шпионажа - Санш Де Грамон

Безразличие общества и правительства к сфере шпионажа оказалось настолько сильным, что генерал-лейтенант Хойт С. Ванденберг, первый директор ЦРУ, выступая 29 апреля 1947 года перед Сенатской комиссией по вооружениям, сказал следующее: „Я думаю, можно с полной уверенностью заявить, что до самого Пёрл-Харбора в нашей стране не было таких разведывательных служб, как в Великобритании, Франции, России, Германии или Японии, только потому, что жители Соединенных Штатов не приняли бы их. Чувствуется, что в шпионаже и в разведке вообще было что-то антиамериканское. Все были уверены, что единственное условие для победы в войне — если она будет — умение стрелять. Одной из самых больших ошибок, сделанных нами до войны, стала уверенность в том, что, если Япония нападет на нас в Тихоокеанском регионе, наши вооруженные силы решат этот вопрос в течение нескольких месяцев. Разведка сама по себе не зло, а работа в ней не должна быть оскорблением“.

Руководители американских вооруженных сил оказались в беспомощном положении сразу после вступления во Вторую мировую войну, когда стало известно, что в США нет разведывательной службы. Военная разведка была настолько плохой, что вся ее информация сводилась к тому, „что мог узнать за обедом военный атташе“, — так описал конгрессу сложившуюся ситуацию генерал Джордж Маршалл.[6]

Корпус военных атташе США состоял не из специально подготовленных офицеров, а из довольно богатых людей, которые становились цветом американского общества. В результате любая информация, которую они получали, не обрабатывалась, а самой военной разведкой пренебрегали — значимость ее функций не находила понимания. Во время Второй мировой войны покойный Эллис М. Захария, пионер военно-морской разведки, спросил у одного из адмиралов о состоянии разведывательной службы в войсках, находящихся в его подчинении. Ответ был таков: „Зачем нам это? На наших кораблях нет коммунистов“.

Захария вспоминал также, что в 1942 году командующий тылом Оскар Бэдж, отвечавший за состояние портовых сооружений, на такой же вопрос ответил: „У меня лежит груз почти на 200 миллионов, готовый к отправке в Оран, а я даже не знаю, есть ли у них хоть один разгрузочный кран“.

Те немногие, кто пытался бороться с безразличием, обычно проигрывали. Герберт О. Ярдли, прекрасный шифровальщик, во время Первой мировой войны работал в шифровальной комнате Государственного департамента вместе с такими же энтузиастами, как и сам. Он обратился к высокопоставленному офицеру Военной академии с предложением преобразовать весь процесс шифровки и получил следующий ответ: „Все это чепуха. Кто хоть когда-нибудь занимался этим? Во время войны с испанцами у нас ничего подобного не было. Мы просто добавляли цифру 1898 ко всем сообщениям, а испанцы так об этом и не догадались“.

Только благодаря своему упрямству Ярдли смог основать МИ-8, криптографическое бюро военной разведки, но этот предшественник Агентства национальной безопасности, которому удалось взломать шифры всех стран-союзниц, был запрещен Госсекретарем Стимсоном.

Враждебность Стимсона исключила всякий прогресс в области разведывательной деятельности в период его руководства, поэтому Дин Ачесон, сменивший его на посту, убеждал конгресс в 1945 году, что до войны в США использовались примитивные методы сбора информации.

Защита американцев от советского шпионажа была такой же несовершенной. Хотя Дж. Эдгар Гувер мог сказать, что с самого начала распознал угрозу коммунизма, его взгляды разделяли очень немногие. Когда он возглавил ФБР, никто не знал о существовании этой организации. Однажды, когда Гувер выступал перед Комиссией по ассигнованиям, один из сенаторов принял его за представителя секретной службы, которая уже обращалась в сенат за несколько дней до этого. Едва Гувер начал свою речь, этот сенатор встал и крикнул: „Вы что, опять пришли деньги просить?“

Принятие первого закона о шпионаже в июне 1917 года было вызвано участием США в Первой мировой войне. По этому закону максимальным наказанием за шпионаж в мирное время было тюремное заключение на два года и/или штраф 10 тысяч долларов. В наше время, по так называемому „розенберговскому“ закону, шпионаж в мирное время карается смертной казнью.

Супруги Розенберг, которых обвиняли в похищении информации об атомных разработках, были приговорены к смерти еще по старому закону, потому что удалось доказать, что их преступление было совершено в военное время — прекрасный выход, учитывая то, что в то время СССР был союзником Соединенных Штатов. Новый закон упразднил и десятилетний срок давности в делах о шпионаже. Дело Розенбергов было для контрразведки тем же, чем был Пёрл-Харбор для военной разведки, — оно потрясло нацию, едва не доведя всех до шпиономании.

Осознание угрозы шпионажа пришло спустя двадцать лет после того, как ничем не сдерживаемые фаланги советских агентов начали добычу информации в США. Соединенные Штаты признали СССР только в 1933 году, но коммерческое агентство „Амторг“ открылось в Нью-Йорке в 1924 году, став первой базой советских агентов в Америке. Первым советским шпионом, захваченным в США, стал Михаил Горин, офицер Красной Армии, который был арестован в 1939 году. Но до этого времени агенты Советского Союза занимались своим делом без помех. Они приезжали в США по поддельным паспортам, вербовали американцев, получали неограниченную помощь от американской коммунистической партии, проникали во все области экономики и политики.

Ни в одной из стран мира не существовало для шпионов таких благоприятных условий. Были ли необходимы поддельные паспорта? Можно было просто обратиться за получением свидетельства о рождении тех людей, чьи некрологи появлялись в газетах, и по ним можно было получить паспорт. Нужны ли были сами агенты? Американская компартия в 30-е годы была достаточно сильной, чтобы выделить своих людей для „специальных поручений“. Агент Геде Мессинг сказала Комиссии сената по внутренней безопасности: „Они не считали себя агентами и были бы очень удивлены, если бы их назвали шпионами. Они были коммунистами со специальным заданием, солдатами революции. Они были коммунистами, которых выбрали для выполнения трудного задания, и они гордились тем, что выбор пал именно на них. Они, конечно же, не считали себя агентами“.

Необходимы ли были государственные секреты? По словам Уиттакера Чемберса, в период с 1936 по 1938 год в шпионаж в пользу СССР было вовлечено более семидесяти официальных лиц. Один из них, Натан Грегори Сильвермастер, служащий Министерства сельского хозяйства, возглавлял одну из самых успешных агентурных сетей. Элизабет Бентли, советская шпионка, писала, что „группе Сильвермастера удалось собрать невероятное количество информации, которую он передавал советской секретной полиции“. У этой группы были очень прочные контакты в Управлении стратегических разработок. Единственным облаком в чистом небе советского шпионажа стал арест М. Горина. Но и этот арест был не результатом контрразведывательных действий, а следствием грубейшей ошибки самого Горина.