Половая жизнь ребёнка - Альберт Молль

«Старший из этих мальчиков, летами немного постарше меня, сын рыбака, видимо скучая за возней с цветами, позвал меня с собою на реку. Мальчик этот с первого взгляда мне очень понравился, И вот мы направились с ним вместе к реке, которая протекала невдалеке оттуда и была в этом месте уже довольно широка. В тенистом и укромном местечке сели мы с ним рядком с удочками в руках… В то время, как мы там преспокойно сидели с ним рядышком, прислонясь друг к другу, он опять стал по-видимому скучать и указал мне на плоский и песчаный откос, врезавшийся в реку с нашей стороны, причем он объяснил мне, что там самое удобное место для купанья. «Нет! – сказал он наконец, вскакивая, – не могу утерпеть: пойду и выкупаюсь!» И прежде, чем я успел оглянуться, он уже сбежал к воде, разделся и бросился в воду. Так как он отлично умел плавать, то вскоре покинул мелкое место, отдался на волю теченью и подплыл ко мне, – и я почувствовал себя в это мгновение, как то чрезвычайно странно. Около меня скакали в траве кузнечики, ползали муравьи, пестрые жуки копошились в ветвях дерев и золотистые цикады, словно по волшебству какому-то, реяли и носились над водой у самых моих ногь. А тут еще товарищ вытащил откуда то из под корней большого рака и, смеясь, стал мне его показывать, а потом ловко спрятал его на прежнее место, для предстоящего лова. А в воздухе было так тепло и так влажно, так и тянуло с солнцепека в тень, а из тенистой прохлады – в еще прохладную воду. Немудрено же было ему и меня прельстить купаньем. Хотя он и не очень настаивал на том. чтобы я непременно выкупался, но я не мог устоять против его приглашения, и при этом, немного побаиваясь родителей, а еще более опасаясь чуждой мне стихии, я чувствовал себя совершенно особенно взволнованным. Но вот я поспешно разделся на песочке, потом полегоньку спустился в воду, но не пошел далеко, а все держался поближе к отлогому берегу. Товарищ не тревожил меня, а беспрестанно то отплывал, то возвращался ко мне – и когда поднимался из воды, чтобы пообсохнуть на солнце, то мне казалось, что перед глазами моими блистает не одно, а два-три солнца: так поражен я был красотою этого человеческого тела, о котором до того времени не имел ни малейшая понятия. По-видимому и он тоже рассматривал меня с равным вниманием. Быстро одевшись, мы оба, с непокрытыми головами, все еще стояли и смотрели один на другого: нас так и тянуло друг к другу. Наконец мы не вытерпели – и среди самых горячих поцелуев поклялись во взаимной и вечной дружбе».[34]

«Весенние цветы всех родов пестрели в красиво расположенных клумбах и украшали их края. Моя спутница была белокура, красива, нежна, мы доверчиво шли вместе, держались за руки и ничего лучшего не желали. Вспоминая, после стольких лет, свое тогдашнее состояние, я вижу, что оно достойно зависти. Неожиданно меня охватило предчувствие дружбы и любви. Неохотно прощаясь с девушкой, я утешался возможностью поделиться своими свежими чувствами с молодым другом и встретить в нем живое участие».

«Когда мне было 9 лет, еще в деревне, я почувствовал страсть к своему домашнему учителю. Он в общем хорошо, но вместе с тем и строго ко мне относился. Я делал всё, чтобы быть в его близости, и его прикосновение делало меня счастливым. Усилившись, это влечение побуждало меня искать всего того, чего он касался. Пил ли он из стакана, я затем прикладывал к губам то место, которое хранило следы его губ. 10-ти лет я переехал в город и поступил в гимназию. Там почувствовал я любовь к своему соседу-школьнику – деревенскому мальчику. Я желал сделать его своим товарищем не только по играм, но и по занятиям и чувствовал себя удрученным, когда он ходил с другими. Была ли это ревность? Полагаю, что да. Когда товарищ через год оставил гимназию, я был вначале очень несчастен, но вскоре полюбил его сестру, девочку 12 лет.

Я часто приходил в дом моего друга и там познакомился с его сестрой. После его отъезда я заходил к ним, надеясь узнать кой-то о нем и смутно желая почувствовать здесь вновь его близость. Понемногу вырастала любовь к его сестре, и я был счастлив, получив от её родителей приглашение посещать их дом, в особенности по воскресеньям. Совместное пребывание и игры с этой девочкой надолго служили мне источником наслаждений, и я даже вспоминаю, что находил в то время удовольствие в девичьих играх, которых я не любил ни до того времени, ни впоследствии. Тогда же, мальчиком 12-ти лет, почувствовал я влечение к одному крайне строгому из наших учителей. Это чувство не отличалось от прежнего отношения к домашнему учителю, но оно не находило такой удобной обстановки для своего проявления, так как я встречал учителя лишь в школе. Оба влечения: как к девушке, так и к учителю – существовали одновременно. Когда во время вакаций приехал старый мой друг, я с ним мало встречался, так как должен был в это же время поехать к себе домой. Если он не был мне безразличен, то во всяком случае, от прежней страсти к нему не осталось и следа. Любовь же к его сестре и учителю сохранилась; к ней присоединилась любовь к старшей кузине, случайно приехавшей к нам. Вскоре я стал замечать в себе эрекции, особенно тогда, когда вспоминал сестру друга, или когда она случайно и, как я думаю, без всякого сексуального возбуждения касалась меня… Моя любовь к учителю также возбуждала во мне эрекцию. Вскоре я предался онанизму; не помню хорошо, прошло ли это по советам товарищей, с которыми я беседовал об этом вопросе в школе. Мои прежние оба влечения остались; временно полюбил я также одного красивого, женственно-нежного школьного товарища. Лишь достигнув через несколько лет известной зрелости, выразившейся в семенных выделениях, я совершенно потерял влечение к мужчинам. Моя любовь к девушке продолжалась до моего отъезда из того города, когда я, 16-ти лет, поступил в другое учебное заведете. С тех пор я знаю влечение лишь к женщинам».