Измена Анны Болейн королю Генриху VIII - Галимов Брячеслав

– Вы лично знаете парламентариев? – удивился тот.

– Конечно. Со многими я знаком, о других наслышан. Могу утверждать, что они относятся к особенному, можно сказать, избранному роду человечества. Я знаю среди них, по меньшей мере, десяток убийц, около пятидесяти бандитов, почти сотню крупных воров и шесть растлителей малолетних, – не считая мелких жуликов, аферистов, шулеров и содомитов. Исключительные качества натуры этих джентльменов позволили им достичь успеха на поприще политики. Не кривитесь, сэр племянник, вы молоды и не понимаете очевидной истины – для того чтобы добиться чего-нибудь в нашем мире, надо отбросить некоторые обременительные условности.

Джон дернул головой, но ничего не ответил.

В зале становилось душно; галерея для гостей была заполнена народом так плотно, что люди стояли на ней, прижавшись друг к другу. Палата заседаний, занимавшая весь нижний ярус зала, была освещена множеством нещадно коптивших масляных ламп, отчего над верхней галерей висел густой едкий туман, усиливающий духоту здесь. Расположившиеся в отдельных ложах счастливцы, обмахиваясь платками и шляпами, недовольно оглядывались на простую публику и морщились от гула и гомона толпы.

Парламентарии уже собрались. Представители верхней палаты, явившиеся на совместное заседание с нижней, чинно сидели на первых скамьях, не обращая никакого внимания на публику, лишь изредка на лицах почтенных сенаторов проскальзывало выражение некоторой брезгливости. Кресло короля пустовало; по слухам, его величество не собирался сегодня приезжать в парламент, дабы не оказывать своим присутствием давление на парламентариев при принятии ими важного решения.

Ожидание становилось утомительным; пора было открывать собрание, но почему-то задерживался председатель парламента.

– Что-то случилось, наверное, что-то случилось, – говорил Джон, ерзая на своем кресле, – странно, что председателя все еще нет.

– Как это – нет? – сказал сэр Френсис, снисходительно улыбаясь. – Он давно приехал.

– Приехал? Но где же он?

– Пьет грог у себя в комнате. В такую сырую и холодную погоду одно удовольствие выпить стаканчик горячего грога, – мечтательно вздохнул сэр Френсис.

– Но, милорд, он же председатель парламента! Его ждут, сегодня должно быть принято важнейшее решение. Нет, это невозможно; что вы говорите, дядюшка! – возмутился Джон.

– Почему бы человеку не выпить грог, если ему хочется выпить и у него есть такая возможность? – проникновенно спросил сэр Френсис. – Председатель вообще любит выпить, а выпивая сейчас, он, во-первых, получает удовольствие, – что является самым главным в жизни; во-вторых, подкрепляет свои душевные и физические силы, готовясь к речи, которую он должен произнести; в-третьих, показывает собственную значимость, ибо без него не может состояться обсуждение первостепенной государственной проблемы; в-четвертых, создает необходимый в сегодняшнем заседании драматический настрой. Только подумайте, сколько пользы заключает в себе всего один стакан грога.

– Невозможно, нет, невозможно! Уверен, что вы ошибаетесь, дядя, – сказал Джон.

– А вам хотелось бы, конечно, чтобы тут была некая тайна и высший смысл? Молодой человек, поверьте мне, жизнь – необыкновенно простая штука. Все ее загадочные явления имеют наипростейшие объяснения, поэтому, чтобы не умереть от скуки, мы придумываем себе тайны.

– Нет, я не согласен с вами, сэр! Мне кажется, вы упрощенно смотрите на мир, – возразил Джон.

– Не соглашайтесь, дорогой племянник, не соглашайтесь! Пока вы сохраняете веру в чудеса, вам веселее жить… Но глядите, вот он, председатель! Какая красная у него физиономия, – видимо, от ветра и от холода на улице. Что же, вы дождались исторического события, сэр Джон, – заседание начинается.

Секретарь парламента ударил в гонг, и зал затих, приготовившись выслушать речь председателя. Гостей на верхнем ярусе, однако, постигла большая неприятность: слова председателя отчего-то разносились только по нижнему ярусу, почти не достигая галереи. Публика заволновалась; люди сначала напряженно вслушивались, а потом стали переглядываться и шептаться:

– Черт возьми, ничего не слышно! Что он сказал?… Не понимаю, что он говорит?… Откуда я знаю, что он говорит? Ничего не слышно!

Джон, пытаясь разобрать речь председателя, наполовину свесился из ложи.

– Сэр Джон, если вы хотите, чтобы ваше имя попало в историю, то вы выбрали исключительно правильный момент, – флегматично произнес сэр Френсис. – Если вы теперь свалитесь вниз и разобьетесь, то в протоколах парламента это непременно будет отмечено. Таким образом, о вас долго будут вспоминать: «А, это тот молодой человек, который разбился во время исторического заседания парламента!» Или «это историческое заседание парламента примечательно еще и тем, что во время него разбился тот самый молодой человек!» Пожалуйста, если хотите получить посмертную славу, можете высунуться из ложи еще немного, – и готово! Мне, правда, придется вытерпеть слезы и упреки вашей матери, но не думайте об этом, – я справлюсь.

– Но не слышно же ничего, дядя! – отчаянно воскликнул Джон.

– Экая беда! Но я вас утешу: я могу пересказать вам всё, о чем говорит наш уважаемый председатель, а также о чем станут говорить наши честнейшие и мудрейшие парламентарии.

Джон взглянул на сэра Френсиса, пытаясь определить, шутит тот, или говорит серьезно:

– Вам известно содержание их речей?

– Я знаю, что они должны сказать, знаю их характеры, поэтому знаю и то, как они это скажут.

– Ну, – разочарованно протянул Джон, – ваш рассказ будет весьма приблизительным.

– Зато я поведаю вам о некоторых мотивах выступлений наших ораторов, о коих сами эти джентльмены никогда вам не расскажут. Вы ведь любите скрытые мотивы, сэр племянник… Впрочем, я не настаиваю; от духоты меня клонит ко сну, и я с удовольствием вздремну до конца заседания, если вы не имеете желания меня слушать, – сэр Френсис удобнее устроился на кресле и закрыл глаза.

– Извините, дядя, я не хотел вас обидеть. Дядя! Не засыпайте, прошу вас! Скажите, о чем говорит председатель?

Сэр Френсис лениво потянулся, распрямился и посмотрел вниз.

– В данную минуту он благодарит его величество за высокую честь, предоставленную парламенту в решении важного государственного вопроса, – сообщил сэр Френсис. – О, даже слезы потекли по щекам нашего уважаемого председателя, – мастер, настоящий мастер! За это его и ценит наш государь и прощает ему небольшие вольности в отношении каких-то там общинных земель… Но глядите, – парламентарии в восторге от королевской милости. Многие вскакивают со своих скамей и что-то выкрикивают. Понятное дело, – они требуют составить особый благодарственный вердикт в адрес его величества. Председатель полностью разделяет их чувства… А теперь, обратите внимание, как изменилось выражение его лица: печаль и скорбь сменили благодарственную гримасу; почтительность, однако, сохранилась. Предстоит рассказ о разладе в королевской семье из-за неспособности ее величества родить наследника мужского пола. Уверен, что голос председателя дрожит, когда он говорит об этом. Ни слова осуждения в адрес королевы, – упаси боже, лишь сожаление о том, что Господь не дал ей сына. Члены парламента внимают председателю с тоской, головы их опущены, и тяжелые вздохи услышали бы мы, если бы были там, внизу.