Матильда Кшесинская. Воспоминания - Матильда Кшесинская

В другом месте критик пишет по поводу этого выступления: «Благодаря своим блестящим способностям и неутомимой работе Матильда Феликсовна все больше и больше выдвигалась среди молодых танцовщиц, и ей стали поручать более ответственные роли. Через два года мы уже видим г-жу Кшесинскую с успехом достигнувшей своей цели, видим ее заменяющей часто балерину. В первый раз целый балет Матильда Феликсовна танцевала 1 ноября 1892 года. Она выступила тогда в «Калькабрино» вместо Карлотты Брианца, в ролях Мариетты и Драгиниаццы. Успех в этом спектакле г-жа Кшесинская имела громадный».

Другой балетный критик писал: «Давно ожидавшийся всеми лицами, заинтересованными в судьбах русской хореографии, дебют г-жи Кшесинской 2-й состоялся в воскресенье 1 ноября 1892 года в балете «Калькабрино» и был полным триумфом нашей молодой и талантливой балерины. Несмотря на то что танцы, поставленные в этом балете для Карлотты Брианца, изобилуют такими трудностями, которые следует признать последним словом современной техники, юная балерина справилась блестящим образом со своей задачей и произвела на зрителей самое лучшее впечатление. Многочисленная публика, совершенно наполнившая залу Мариинского театра, горячо приветствовала г-жу Кшесинскую 2-ю, которая завоевала всеобщие симпатии с момента своего первого выхода. Большая сцена первого акта, трудное адажио во втором акте, наконец, все многочисленные танцы, которыми наполнен этот балет, были исполнены нашей балериной с редким апломбом, настоящим артистическим брио и тою законченностью, которой трудно было даже ожидать от артистки, так недавно покинувшей театральную школу. Этими блестящими результатами г-жа Кшесинская обязана как пройденной ею у нас образцовой школе, так и своему теперешнему учителю Чекетти. Повторим еще раз, что дебют ее можно рассматривать как событие в истории нашего балета».

Оба эти отзыва были помещены в «Критико-биографическом очерке», изданном в 1900 году по поводу празднования десятилетия моего служения в балете.

О моем дебюте появился хвалебный отзыв и за границей, в парижском журнале «Le Monde Artiste»: «Новая «звезда», мадемуазель Кшесинская, дебютировавшая в качестве прима-балерины, выступила блистательно. Этот успех так обрадовал русских, поскольку он был одержан воспитанницей русской национальной школы, взявшей от итальянской лишь необходимые элементы для модернизации классического танца. Молодая прима-балерина имеет все: физическое обаяние, безупречную технику, законченность исполнения и идеальную легкость. Если к этому ей удастся прибавить усовершенствованную мимику, это будет готовая актриса».

Я очень была рада в особенности тому, что критики отмечали мой успех при одолении всех технических трудностей, которые считались раньше доступными только итальянкам.

Восемнадцатого ноября 1892 года по случаю пятидесятого представления балета «Спящая красавица» должно было состояться при опущенном занавесе чествование Чайковского и поднесение ему венка.

Я танцевала тогда одну из фей.

Когда в театр приехал Чайковский, я провела его на сцену и, пока ему делали овации, воспользовалась моментом, чтобы выбежать за кулисы поболтать с пришедшими ко мне Великими Князьями и Наследником. Я задержалась за кулисами, и, когда делегации говорили речи и Чайковскому подносили венок, меня на сцене не оказалось. Этот случай рассказывает в своей статье Юрий Бахрушин, ссылаясь на запись в моем дневнике, оставшемся в России. Его статья помещена в книге «Чайковский и театр».

О Чайковском я много слышала от отца. При первой постановке «Спящей красавицы» Чайковский часто приходил на репетиции и сам садился за рояль аккомпанировать.

Четвертого января 1893 года я исполняла в «Щелкунчике» роль феи Драже вместо итальянской балерины Дель Эра. У меня было красивое и выгодное па-де-де.

Но самым большим для меня событием было выступление в роли Авроры в «Спящей красавице» 17 января 1893 года. Я выслушала много похвал, но самой ценной была похвала Чайковского, который пришел ко мне в уборную и после лестных слов выразил желание написать для меня балет.

Этому желанию не суждено было осуществиться, так как Чайковский умер в том же, 1893 году от холеры, 25 октября.

Зимою этого года со мною произошел несчастный случай, когда я каталась по городу. Однажды Великий Князь Александр Михайлович, который служил тогда в Гвардейском Экипаже, предупредил меня, что в такой-то день и час он будет проходить по набережной со своей ротой и хором музыки. В условленный день и час я выехала на своей одиночке в санях с Ольгой Преображенской, с которой тогда очень дружила, на набережную. Мы стали обгонять роту, которую вел Великий Князь, как вдруг грянула музыка, моя лошадь испугалась и понесла. Кучер не мог ее удержать, сани опрокинулись, но, на наше счастье, не в сторону панели, где был ряд гранитных тумб, о которые мы могли разбить себе головы, а в сторону улицы. Ольга, Оляша, как мы ее называли, первая вылетела из саней, а я с трудом освободилась из-под меховой полости и тоже в конце концов вылетела из саней в снег, сильно расшибла себе руку, да и вся вообще здорово расшиблась.

Наступило лето, и я начала замечать, что Наследник все менее и менее свободен в своих поступках. И я стала подумывать, не должен ли он снова ехать за границу в связи с постоянно подымавшимся вопросом о его женитьбе и о возможной помолвке с Принцессой Алисой Гессенской, которую все более считали наиболее подходящей для него невестой.

В особенности я стала волноваться, когда Наследник был послан в Лондон на свадьбу своего двоюродного брата Принца Георга Йоркского, будущего Короля Георга V, с Принцессой Марией Тэк, которая состоялась 24 июня (6 июля) 1893 года. Я была уверена, что Наследник снова встретится с Принцессой Алисой, которая жила в то время у Королевы Виктории. Но и на этот раз вопрос о помолвке Наследника с Принцессой Алисой остался открытым и не получил никакого разрешения.

Летом мне хотелось жить в Красном Селе или поблизости от него, чтобы иметь возможность чаще видеть Наследника, который не мог выезжать из лагеря для встреч со мною. Я даже подыскала себе премиленькую дачку на берегу Дудергофского озера, очень удобную во всех отношениях. Наследник не возражал против этого плана, но мне дали понять, что это может вызвать излишние и нежелательные толки, если я так близко поселюсь от Наследника. Тогда я решила нанять дачу в Коерове, это был большой дом, построенный в эпоху Императрицы Екатерины II и имевший довольно оригинальную форму треугольника. Рассказывали, что, проезжая через Коеровский лес, Императрица Екатерина облюбовала это место для постройки дома. На вопрос, как она прикажет строить, Императрица будто бы взяла у одного из близстоящих придворных его треугольную шляпу и сказала: «Вот план дома». Архитектор, которому было поручено строить, в точности выполнил Высочайшее указание и придал дому треугольную форму. При въезде в имение был обширный двор, в глубине которого был расположен дом с колоннадою и высокой лестницей, ведшей к подъезду. С правой стороны двора было расположено несколько дач более поздней эпохи. Исходящий угол дома выходил в сильно запущенный парк, простиравшийся почти до Волконского шоссе, которое шло от Царского Села до Петергофа.