Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен - Эми Стэнли

В начале XIX века власти страны были на самом деле серьезно обеспокоены грядущим вторжением внешнего мира, их тревогу подпитывали как реальная картина появления у японских берегов иностранных судов, так и ползучее распространение новых знаний. В те времена жил некто Хонда Тосиаки[94] – потомок самурайского рода и, вроде нашей героини Цунено, уроженец провинции Этиго. Он стал известен своими будоражащими умы экономическими трактатами, в которых призывал Японию к весьма динамичным действиям: исследованию новых земель, активной разведке с последующей экспансией и международной торговле. Хонда Тосиаки советовал установить деловые отношения с Россией и отправлять японские торговые суда в заокеанские страны. Предлагал колонизировать далекий, лежащий к северу остров Карафуто (нынешний Сахалин) и приводил в пример Англию, «государство почти того же размера, что Япония», которой удалось построить сильную морскую державу и огромную колониальную империю. Конечно, среди тех, кто окружал совсем юную Цунено, не было ни одного человека, хоть чем-то напоминавшего этого бунтаря. Выступая против традиционных верований, Хонда заявлял, например, что религиозные песнопения на санскрите «звучат как лягушачье кваканье», а буддизм заставляет верующих «проводить жизнь в полном невежестве». Он утверждал, что японцам следует полностью перейти на фонетическую систему письма, так как китайские иероглифы чересчур сложны, детям тяжело в них разбираться, и потому из них вырастают полуграмотные люди. При дворе сегуна были знакомы с сочинениями Хонды, но высокие чиновники считали его слишком эксцентричным и, разумеется, не прислушивались к его советам.

Отголосок наполеоновских войн в конце концов достиг и берегов Японии, правда, в виде британского военного корабля, вдруг показавшегося на горизонте. В любом случае люди сегуна были к этому не готовы. Ранней осенью 1808 года корабль беспрепятственно вошел прямо в гавань Нагасаки, подняв для маскировки голландский флаг. Самураи, охранявшие порт, решили, что судно принадлежит Голландской Ост-Индской компании, и потому не предприняли никаких действий. Можно представить их потрясение, когда сошедшие на берег англичане в первую очередь взяли в заложники нескольких местных голландцев как союзников Бонапарта. В обмен на возвращение пленных пришлось выдать чужакам провиант и воду. Британский корабль был так огромен и так грозно вооружен, что казался японцам плавучим замком. В итоге – во искупление своей роковой ошибки – смотритель гавани покончил с собой[95]. Тем временем русские, чьи попытки установить торговые отношения потерпели фиаско[96], совершили несколько набегов на северные острова архипелага, сжигая деревни и нанося чувствительный урон рыбному промыслу. В какой-то момент они даже хотели взять в плен все японское население Карафуто и отправить его на Аляску, чтобы основать там колонию. Планы эти не осуществились, однако не на шутку встревоженные японские власти пришли к решению больше не допускать подобных промахов. Когда в 1811 году русский военный корабль «Диана» бросил якорь у северного побережья Хоккайдо[97], японцы взяли его команду в плен и держали в заточении три года, без устали допрашивая моряков о планах Российской империи на японский север.

В конце концов сегун в 1825 году издал указ, по которому следовало силой пресекать любые попытки иностранцев вторгнуться в страну. Согласно этому указу, японцам давалось право без предупреждения обстреливать все чужеземные корабли, приближавшиеся к любому порту, кроме Нагасаки. Всякое иностранное судно, причалившее к берегу, надлежало сжечь, а его команду казнить без промедления.

В других краях, лежащих за пределами Японии, всех маленьких девочек учили бояться чугунных пушечных ядер, «чумных кораблей»[98], несущих загадочные и страшные болезни, и «уродливых белых людей»[99], которые могли затащить девочек на свои суда и увезти далеко за море. Однако Цунено вряд ли тратила хоть какое-то время на размышления о странных рыжеволосых людях с бакенбардами и усами; она не пугалась чужестранцев, поскольку в деревне Исигами таковых не видали, а потому и детям не рассказывали о них никаких страшных историй. Можно предположить, что духи, водившиеся в лесу и Большом пруду, были для местных жителей гораздо реальнее. Впрочем, им и без того хватало чего бояться: летом – голодных медведей, зимой – внезапных снежных лавин, хоронивших под собой целые деревни; моровых поветрий, таких как корь и оспа, губивших целые семьи. Весной 1815 года, когда Цунено было одиннадцать лет, в храме Ринсендзи умерла ее младшая сестра Умэка, всего трех недель от роду[100]. Глава семейства Эмон, бывший в отъезде на момент ее рождения, свою дочь так и не увидел. За старшего в доме оставался пятнадцатилетний Гию. Ему впервые пришлось исполнять те обязанности, которые лягут на его плечи, когда он сменит отца на посту главы храма. Он договорился со служителями соседнего храма о погребальной службе, принял от соседей утешительные подношения в виде свечей, овощей и монет, проследил, чтобы накормили рисом и тофу всех скорбящих, и тщательно записал, во сколько это обошлось.

Пока родные молились о возрождении Умэки в Чистой Земле, Цунено, возможно, уносилась мыслями в другое место, не менее заманчивое и далекое. Она мечтала о столице сегуна – о величайшем городе Японии Эдо. В Эдо были напечатаны почти все книги из собрания ее отца; в Эдо отправлялись деревенские жители на сезонные заработки или на поиски постоянной работы прислугой; в Эдо ехали местные торговцы шелком для встреч с городскими купцами. В одном столичном квартале могло разместиться больше людей, чем жило в Исигами и двух соседних деревнях, вместе взятых.

Этиго, родной край Цунено, считался совсем глухим, но на самом деле до Эдо было всего две недели пути горными тропами. Жители провинции узнавали столичные новости не только благодаря книгам, гравюрам и картам – многое рассказывали те, кто уезжал туда зимой на заработки, а по весне, разжившись горсткой золотых монет, возвращался домой, привозя с собой свежайшие сплетни. От них соседские жены и дети слышали рассказы о странных обычаях того места, где почти не бывает снега: там в канун Нового года на виду у всех бродят по улицам черные демоны[101], а заклинатель может схватить любого из них и швырнуть в море; там ранней весной берега реки утопают в белоснежном цветении слив и яркой зелени ив, что приводит в изумление всех приезжих; там зимними ночами по улицам бегают голые молодые плотники[102], распевая гимн Будде Амиде и обливая себя водой, чтобы кратким мигом страдания доказать силу своей веры, – даже самые благочестивые жители провинции Этиго не стали бы такого делать, так как сразу замерзли бы насмерть.