Машка как символ веры - Светлана Варфоломеева

Я вымыла полы и стены в палате и к вечеру была без ног. Потом Машка уснула, не померив температуры, и я пошла в ординаторскую узнать, что делать. По дороге заглянула в палату напротив. Наташа с мамой резались в карты. У Наташки капельница шла почему-то не в руку, а куда-то в шею.

– У меня катетер стоит, – сказала она.

Наташина мама попросила разрешения покинуть, как она сказала «высокое собрание», и мы остались вдвоем. Двери на всякий случай оставили открытыми, чтобы я Машку услышала. Кстати, про градусник я так и не спросила. Наташа сказала, что ее в понедельник переводят на трансплантацию костного мозга. Болеет она почти год, и ее парень к ней не приезжал уже два месяца, и она не будет больше ему звонить. А мама все время бегает плакать. Врачи сказали, что у Наташи лейкоз плохо лечится из-за какой-то филадельфийской штуки и трансплантация может не помочь.

– Это значит, что ты будешь дальше получать капельницы? – спросила я.

– Нет, это значит, что я умру.

Наташа рассказала, что с тех пор как заболела, вела дневник, но в новую больницу не хочет его с собой брать. Если что-то случится, его отдадут маме.

– Можно, я его тебе отдам?

– Давай, а потом кому отдать?

– Никому. Ты, если хочешь, читай, если нет, выброси, только подальше от больницы. Ко мне девчонки совсем не приезжают. Мама говорит, что они заняты, готовятся к экзаменам, а они просто заразиться боятся. – Она встрепенулась. – Ты же знаешь, что рак не заразный, а если боишься, можно дневник в пакет убрать.

Она сжалась, будто боялась, что я начну отодвигаться от нее. Я все хотела сказать, что нет, не боюсь, как-нибудь весело разрядить атмосферу. Но почему-то заплакала.

– Ты что? – спросила Наташа. – Ты почему плачешь?

– У меня всего одна подружка, хоть я и не в больнице, родителям я не нужна. И бабушка наша им не нужна. И все думают, что я плохо учусь, потому что глупая, а я им назло плохо учусь. Одна только Верка нормальная.

Наташа гладила меня по голове, вытирала слезы платочком. И повторяла:

– Ты не злись, ты их прости всех, жизнь такая… – Она запнулась на слове «короткая» и выдохнула в один слог. – Хорошая.

Нас разогнала Наташина мама, как в летнем лагере вожатая. У меня был дневник, номер мобильного Наташиной мамы и их домашнего телефона. И мы вместе сфоткались на ее и мой мобильники. Ночь прошла у нас спокойно. Маша не пила и просыпалась только в туалет. Утро понедельника было очень суматошным. Приехала тетя Ира. И пока мы с ней говорили про Машку, Наташа уже уехала.

Уехала Света. Ее повез домой ВВ, так теперь мы все называем Светиного папу. С Жорой все лучше, чем ожидалось. Там – моя мать, приехала Жоркина сестра, прибежал Борька, который ходил вчера хвостом и в чем-то все время винился. Вера, которая пережила весь этот ужас, окончательно заболела с температурой и теперь уже с кашлем. Но если там моя мать, то лечиться ее заставит.

Я схватила Машу за руку и придирчиво оглядела, не изменилось ли в ней что-нибудь за это время. Дочка посмотрела на меня взглядом кобры на солнцепеке и попросила ее напрасно не теребить, а просто дать куриных котлет. Ну, жизнь налаживается.

Я налаживала отношения со своими родителями. Они пришли к нам с бабушкой домой и стали дружить. Бабушка сразу стала дружить в ответ. Я немножко подулась и рассказала про Наташу. Мне нужно было узнать про эту филадельфийскую штуку, вдруг это какое-нибудь лекарство, тогда бабушка поможет его купить. Оказалось, что это никакое не лекарство, а такая хромосома. Она растеряла нужные гены, а ненужные собрала. Теперь у Наташки образуется сложный вредный белок, и она не может вылечиться без трансплантации. На следующий день я позвонила Наташиной маме. Мы с Наташкой стали перекидываться эсэмэсками. Через месяц ей пересадили костный мозг, еще через три недели она умерла. На похороны я не поехала.

Не поехала к папиной сестре на выходные; хотела, но Светка в трубку так странно говорила, что я решила отказаться от поездки. И вечером ушла к ней на одну ночь до конца недели. Оказывается, что уже два месяца она переписывалась с какой-то Наташей. У той тоже был лейкоз, как у Маши. Но у нее он был намного хуже. Светка запуталась в хромосомах, белках. Девчонка эта оказалась очень хорошей, у нее был кот. И еще она отдала Светке дневник. И Светка хочет его прочитать, но только вместе со мной.

– Пойми, – говорила Светка, – это совсем другой лейкоз, не как у Машки. Даже почти другая болезнь. Машка практически вылечилась уже. Но в дневнике, может быть, написано, что Наташа просит сделать.

Светка говорила, путаясь в словах. Мы закрылись в ее комнате и стали читать чужой дневник. Если человек умер, то дневник делается ничейным или он продолжает быть чужим?

Привет, меня зовут Наташа, мне 15 лет, и у меня лейкоз. Болею я почти две недели. Я решила вести дневник и записывать в него все новости (и старости, хи-хи). Новость первая: у меня выпали волосы. Я проснулась утром, а они почти все – на подушке. Новость вторая: папа привез учебники. Новость третья: Миша ни разу не звонил.

Не могу писать. У меня болят руки и ноги, как будто по ним кто-то ходил, и очень-очень жарко.

Наконец-то стало лучше. Температуры нет. Только слабость. И не хочется есть. Говорили, что от лекарств я поправлюсь, ничего подобного. Миша не звонил. Может быть, у него неправильный номер мобильного?

Мне приснился мой кот Ежик. Теперь дома нельзя держать кота. Мама договаривается с бабушкой, чтобы его пристроить. У меня сомнения в том, что мы с ним встретимся. Наверняка бабушка выпустит его на улицу. Она его не любит. Ежик. Ежик. Мой кот умеет разговаривать. Мне никто не верит, но он может сказать «мне-мне-мне», когда хочет кушать, и даже «Ната», когда скучает. Это правда.

Если не будет температуры, поеду домой завтра (напишу еще раз), завтра!! Папа привез фотографии Ежика, где он сидит у бабушки на руках и улыбается (не Ежик, а бабушка). Наверное, ей это тяжело далось! Мама сказала, что Полинку от меня отселили и я буду жить в комнате одна. Конечно, моя сестра страшная неряха, но без нее и Ежика дом будет какой-то ненастоящий. А вдруг Мишка позвонит домой?