Поцелуй негодяя - Пётр Самотарж

текстом: будем жить втроем?

– Нет, он просто считает: если он меня не отпускает, я обязана оставаться с ним.

– А Петьку почему не усыновляет?

– Он хочет, но я боюсь. Привыкла, что сын – только мой.

– То есть, муж готов его усыновить?

– Если верить его словам – готов.

– А ты не привыкла верить его словам?

Вера замолчала, потом ушла с кухни, приоткрыла дверь гостиной, похвалила ученицу за исполнение задания, велела сыграть другую гамму и вернулась.

– Какая разница, привыкла или нет? Я просто хочу спокойно жить, не стесняясь знакомых и соседей. Там ведь весь подъезд наперечет знает всех его шлюх. Я бы не смогла там жить.

– Если вся проблема в соседях, можно переехать.

– Как? Ему за квартиру еще платить и платить. Как представлю себе тамошних кумушек, обсуждающих меня и Петьку, тошно становится.

– Я думал, женщины друг за друга горой стоят. Скорее, они загрызут его и его наложниц.

– Если бы я была их подружкой – возможно. А так – чужая тетка, можно и посмеяться всласть.

Воронцов подумал: а как же здешние соседки? Чуть не задал свой вопрос вслух, но осекся. Как ни поверни, получится, будто он ее укоряет двусмысленностью ее нынешнего положения и призывает не корчить из себя образчик невинности. Кто их разберет, этих женщин? Может, роль приживалки или предполагаемой любовницы устраивает ее больше, чем положение жены неверного мужа?

Затрезвонил телефон, Воронцов снял трубку и услышал знакомый женский голос:

– Привет.

– Здрасьте.

– Как поживаешь?

– Спасибо, не жалуюсь.

– Можно Веру к телефону?

– Пожалуйста.

Воронцов протянул трубку с озадаченным выражением лица:

– Тебя.

Вера взяла у него трубку и минут пятнадцать болтала на всякие женские темы, в которых Воронцов ничегошеньки не понимал, после чего сама повесила трубку.

– Это Лена? – осторожно поинтересовался неудачливый прохиндей.

– Да, – беззаботно подтвердила Вера.

– Вы что, подружились?

– Я бы не сказала. Пока просто познакомились.

– Просто познакомились?

– Да, просто познакомились. Почему тебя это заботит?

– Почему? Ты серьезно?

– Вполне. Ты не ответил на мой вопрос.

– Почему меня это заботит?

– Да, почему тебя это заботит?

– Потому что я сам с ней толком не знаком! Я имя ее от тебя узнал.

– Тем хуже для тебя. Все вы одинаковы.

– Приехали! Хоть бы что-нибудь новенькое придумала.

– Зачем же придумывать новенькое, если и старенькое идеально к вам подходит.

– Мы ругаемся почти как супруги.

– Спаси и помилуй.

Рассерженный и избитый Воронцов вернулся к себе в кабинет и накинулся на работу так, словно ему месяц не позволяли заняться любимым делом.

7

Спустя дня три после описанного выше приключения содержатель импровизированного общежития возвращался из рейда на магазин, навьюченный несколькими пакетами. Пока он возился со своим дверным замком, открылась дверь напротив, и в проеме появилась соседка, Матрена Ивановна. Вдова какого-то знатного передовика производства советских времен, она, едва ли не единственная из всех жильцов подъезда, не была испорчена высшим образованием и всегда вела себя простодушно.

– Сережа, – произнесла она скрипучим старческим голосом, – ты не мог бы в следующий раз, когда соберешься в магазин, прикупить и мне кое-что?

– Конечно, теть Моть, запросто, – залихватски ответил Воронцов и не забыл впоследствии о сказанных словах. Отправляясь в свое очередное дежурство за покупками, он позвонил в соседскую дверь и принял заказ на батон хлеба, пачку маргарина, пакет кефира и пакет молока. Вернувшись с продуктами, он занес их в старушечью квартиру и словно окунулся в собственное прошлое.

С обстановкой и топографией комнат он ознакомился еще в детстве, когда ребенком посещал младшего из тамошних обитателей, своего ровесника Ромку. Пролетарская квартира была двухкомнатной, но изолированность жилых помещений позволяла забыть о малометражности. Пацаны устраивали в детской настоящие крепости из стульев и диванных подушек и долгими часами обороняли их от воображаемых врагов. Перейдя в более опасный подростковый возраст, они стали играть в более суровую версию солдатиков: делали человечков из пластилина, снабжали их самодельным игрушечным оружием, а затем вели настоящие бои посредством «стрелялок», изготовленных из шариковых ручек с отпиленным концом и стержней от шариковых ручек с прикрученными к наконечнику иголками. Следовало только приноровить к одному из концов «стрелялки» резинку, вставить в устройство боевой стержень, натянуть резинку, прицелиться и пригвоздить вражеского пластилинового солдатика к диванной подушке. В семидесятые годы не существовало другой игры, в которой можно было ранить врага в ногу или руку и даже точно узнать, сквозная у него рана или нет. Раненный в ногу солдатик мог бросить свою крошечную винтовку и сесть, обхватив обеими руками пораженную конечность. Особо жестокий игрок мог его добить, и всегда было ясно, попал он или не попал, а если попал – то куда именно.

Воспоминания нахлынули на Воронцова, теплое чувство прилило к груди, и он водрузил сумку Матрены Ивановны на ее кухонный стол с щемящим чувством нежности.

– Спасибо тебе большое, Сереженька, – поблагодарила его хозяйка.

– Да не за что, теть Моть, пустяки.

Он беззаботно махнул рукой и направился к выходу, но его остановили.

– Сережа, подожди. Я хочу тебя спросить кое о чем.

– Да, я слушаю.

– Ты, наверное, сам понимаешь… Соседки все переполошились.

– Из-за меня?

– Нет… Из-за гостей твоих.

– А что с ними?

– Да так… Взялись неизвестно откуда.

– Теть Моть, а зачем вы за меня переживаете?

– Ну как же! Зачем-то врешь про какую-то родственницу. Сроду не слышала о таких ваших родственниках. Да и позвонили твоим уже давно – они ничего не знают.

– Кто же это додумался моим-то звонить? – взбеленился Воронцов не на шутку.

– Да я толком не знаю… говорят, кто-то позвонил.

– Да зачем позвонили? Я что, школьник? У меня что, шумные компании собираются? Я спать кому-то мешаю?

– Да нет… но мы же соседи.

– Вот именно – соседи. Не опекуны, не родственники, не дружинники какие-нибудь, а просто соседи! Кстати, в милицию еще никто не позвонил?

– В милицию не звонили, нет.

– И на том спасибо!

– Сережа, ты не расстраивайся так – за тебя ведь все переживают.

– Со мной что – беда какая приключилась? Зачем за меня переживать?

– Ну как же – женщину привел. Ребенок ведь не твой?

– Да вам-то какая разница?

– Ну как это – какая разница! Ты ведь не чужой. Тебя на наших глазах обманывают, мы переживаем.

– С чего вы взяли, что меня обманывают?

– Ну, если чужая женщина с чужим ребенком у тебя поселяется, ей ведь нужно что-нибудь. Вот ты знаешь, что она задумала?

– Она задумала остаться в живых, вот и все. Я ведь к вам ее не подселяю, вот и не переживайте попусту.

– Да