Непреклонные - Инна Тронина

Октябрину больше занимает киношно-романтическая сторона моей будущей работы на Урале. Но о том, что мать запросто может погибнуть, ребёнок не задумывается, и хвастается перед Денисом моим славным прошлым.

Нет, они не жестокие и не глупые, как считают многие. Они — дети. И их трагедии, в свою очередь не трогают нас, кажутся пустяковыми, не достойными внимания. Сумасшедшая жизнь летит перед ними, как захватывающий фильм. Своей судьбой доволен даже беспризорник, с которым удалось накануне поговорить в агентстве.

Пацан хвастался, что в удачные дни выпрашивает по пятьсот рублей, а в подарки, полученные в приёмнике-распределителе, он одел всё многодетное семейство. Мне стало не по себе, потому что наши дети могли оказаться перед необходимостью вот так же существовать на подачки и считать это нормой…

Я сидела у иллюминатора самолёта, похожая на мохнатый кактус — вся в вязаном, с шапкой-кушманом на коленях, и брошкой-пчёлкой из меха, приколотой к пуловеру. Моё больное горло согревал модный в этом сезоне шарфик с помпонами, и даже сумка моя была из голубой пряжи, в тон свитеру и туго облегающим брючкам.

А вот полусапожки от Фабиани мне жали, особенно левый, и я решила по прилёте на Урал купить обувь в стиле местной экзотики. В багаж пришлось сдать огромный кожаный чемодан, в котором было практически всё — от купальника и резиновой шапочки до вечернего платья. Одних часов я везла с собой несколько — экстремальные, деловые и драгоценные, для светских раутов. Вещи могли совершенно неожиданно понадобиться для поездки на званый обед, для отдыха в обществе нужного человека, и потому я старалась предугадать любой поворот событий.

Интересно, чем встретит меня Юрий Иванович Кулдошин? Сложатся наши с ним отношения, пойдёт мне фарт, или дело сразу же застопорится? Кулдошин, как и предсказывала Мила, к утру следующего дня прислал факс и гарантировал оплату, но при личной встрече я могу ему не понравиться. Впрочем, его интерес сильнее — я-то эти деньги заработаю и в другом месте, а ему позарез необходимо узнать имя убийцы или того, кто за ним стоит. Поэтому и придётся Юрию Ивановичу держать эмоции при себе — я ему нужна больше, чем он мне.

Под ровный гул двигателей я задремала. Проснулась только, когда стюардесса в очередной раз провезла по салону тележку, предлагая напитки. Я выбрала гранатовый сок, и воспалённое горло защипало; потом блаженное вязкое тепло заполнило рот. Я посмотрела вниз, на горы сверкающих облаков, и опять вспомнила дом, оставшийся очень далеко. Вспомнила почти равнодушно, потому что суровая служба приучила меня не переживать понапрасну.

Да, я вернусь, я ничего страшно не чувствую, но на всякий случай отдала необходимые распоряжения. Большинство из них я оставила в агентстве. И Миле, оставшейся с Октябриной, объяснила, как поступить с ребёнком, если случится плохое.

— Тебе ничего особенного делать не надо. Просто свяжешься с Озирским, чей телефон у тебя на визитке. Он всё сделает.

— Перестань, уже слышать о таком не хочу! — перебила Мила, которая четыре часа назад помогала мне складывать вещи. — Я Юрия просила, чтобы он тебя лично не вызывал!

— Ерунда! — беспечно сказала я, закручивая перед зеркалом на макушке свою тёмно-рыжую густую гриву. — Я мужиков отрывать от работы в агентстве не имею права. Или Юрий мне не доверяет?

— Нет, что ты! Он просто очень беспокоится! — встрепенулась Милочка.

Она напекла пирожков с мясом и морковкой, и теперь пыталась запихать пакет в мою вязаную сумку. Впервые со дня гибели тёти она была не в трауре, а в изумрудном турецком халате до пола. Почему-то мне стало очень жалко Милку, хотя следовало жалеть себя. Она оставалась в Москве, а я улетала в ночь, в холод, в неизвестность.

— Беспокоится? — удивилась я и вдела в уши золотые серёжки-шарики, которые казались уместными в любой ситуации.

— Да. Я сказала, что у тебя ребёнок, а родителей и мужа нет. В случае чего, у девочки никого не останется…

— Это клиентов не касается, — отрезала я жёстко, потому что Мила задела крайне чувствительную струну в моей душе. — Если он доверяет мне вести расследование, пусть спит спокойно. Я сделаю для него всё, что сделал бы на моём месте любой мужик.

— По-моему, ты простужена, — догадалась Мила. — Врача не проведёшь. Зря улетаешь сегодня, можно было бы и через неделю.

— Позволь мне решать.

Я наконец-то выбрала нужный пуловер и приколола к нему модную меховую брошку.

— И не надо выставлять меня какой-то жалкой, беззащитной матерью-одиночкой. Я давно уже привыкла жить только сегодняшним днём. Прошлое моё черно, будущее туманно, и лишь в настоящем я могу найти что-то живое, светлое. Если уж пережила прощание с грудной дочерью, когда внедрялась в дальневосточную банду отморозков, то теперь и вовсе нечего волноваться.

— Да ты что?! — обомлела Мила. — Тебя посылали даже тогда?..

— У нас такое правило в агентстве — себя не жалеть. И деньги нам платят не только за красивые глаза.

Я не очень ручаюсь за Октябрину, тем более что они с Денисом сейчас болели ветрянкой. Кажется, начали выздоравливать, но моя дочь оставалась слабенькой и плаксивой.

— Если Отка спит, будить не станем. И очень прошу тебя каждый день звонить.

— О чём речь! — дрожащими губами произнесла Мила.

Мы думали, что дети спят, но это было не так. Раскрашенные зелёнкой, они лежали в своих постелях и рассуждали на тему; «Есть ли самолюбие у кошек?» Возможно, потому, что я навязала Миле ещё и нашу персиянку Клариссу, которая сейчас сдала в ногах у моей дочери.

А вот столько времени придётся пробыть на Урале, чем всё это закончится, не смогла бы сказать и самая лучшая гадалка. Возможно, Октябрина успеет поправиться, и тогда Мила будет её забирать из пансиона на выходные, как это всегда делала я.

Я окончательно проснулась, услышав, что самолёт пошёл на посадку, и моментально пристегнула ремни. Лоб сильно ломило, уши заложило. И я всё то время, что лайнер кружил над аэропортом «Кольцово», глотала слюну. Утешало только то, что ветрянкой я переболела в детстве, а жара у меня пока не было. Собственно о деле Кулдошиной я даже не вспоминала, потому что до беседы с Юрием Ивановичем какие-то догадки строить рано.

За иллюминатором всё было белое; на крыле горело заходящее солнце. Пока шасси не коснулось бетонки, я, закрыв глаза, растирала лоб и виски вьетнамским бальзамом. Два моих соседа, похоже, не переносили этого запаха, морщились, ёрзали, но молчали.

Перед тем, как выйти на трап, я натянула коричневую дублёнку-пропитку с капюшоном. Именно по ней и вязаной сумке меня должны были узнать ребята, посланные Кулдошиным на встречу в аэропорт. Мне же Мила пообещала, что Юрий Иванович направит автомобиль с начальником охраны и двумя сотрудниками, которые и будут стеречь мою персону всё время командировки.

Начальник охраны тоже будет в коричневой дублёнке, только типа «пилот». Сам он высокий, худощавый, темноволосый. Я особенно не переживала, зная, что вряд ли мы в аэропорту разойдёмся, и просто глубоко дышала особенным воздухом — сухим, сладковатым, морозным.