Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин

Раздвигая толпу лошадиной грудью, пробирались вооруженные всадники.

— Торопись, ребята! — раздавалось из толпы. — Мы пушками по Фроловским воротам ударим, разобьем и во дворец…

— Бельского на плаху! — крикнул истошно кто-то у самого окна.

Джером Горсей подумал, что и с других концов Москвы к Троицкой площади идут люди. Такого скопления народа на Москве не видано.

Купцы, вооружившись чем попало, собрались снова в кабинете Джерома Горсея.

— Корнелиус, иди к воротам, смотри за слугами, — распорядился Горсей. — А ты, Антони Марш, ступай к нижней кладовке, где стоит сундук с деньгами. Огня не зажигать. Мужики увидят свет и захотят посмотреть, кто в доме. Джонс, посмотри, все ли окна закрыты…

Разогнав всех, Горсей остался один и стал соображать, отчего случился мятеж: «Богдан Бельский — враг Шуйских и друг дьяков Щелкаловых и Годунова. Вот она, боярская свара. Но сегодня она вышла за стены Кремля… Это нам на руку, лишь бы уцелеть самим. Стоит кому-нибудь крикнуть в толпу, что мы угрожаем жизни царя или прячем Богдана Бельского, и от нашего подворья не останется камня на камне. Но если мы уцелеем, этот мятеж развяжет нам руки…»

За окном толпа продолжала неистовствовать:

— Бей по воротам!

— Давай Бельского!

— Бельского Богдашку!

В кабинет Горсея прибежал посол Баус. Он не помнил себя от страха.

— Спасите! Дьяк Щелкалов меня погубит! Он хочет моей смерти! — вопил посол. — Они подожгут наш дом. Это против меня Андрей Щелкалов поднял мятеж. Вы ничего не понимаете! Я знаю… Он теперь первый человек в государстве. Он ненавидит англичан.

— Прекратите ваш мерзкий визг, — оборвал Горсей, — иначе русские услышат, и тогда действительно вам первому свернут шею… У вас, Баус, заячья душа. Таким трусом больше подходит читать проповеди старухам, нежели быть королевским послом. Возьмите оружие, Баус, и, как все мы, готовьтесь к защите.

Вопли, угрозы разбушевавшейся толпы долго еще пугали английских купцов. Они притаились неподвижно в притихшем доме, шепотом читая молитвы господу богу о спасении.

И вдруг неожиданно грозный гул затих. Через малое время мятежники, оживленно переговариваясь, двинулись по Варварке в обратную сторону.

«Бояре сумели вовремя загасить огонь, молодцы, — думал Джером Горсей. — Но какой постыдный трус этот Баус!»

Когда колокол соседней церкви пробил десять часов, привратник Питер снова появился в дверях.

— Господин купец, — сказал он, радостно осклабясь, — русские приставы вернулись и стоят возле ворот.

Джером Горсей подумал, провел рукой по лбу.

— Пристав Иван Моргунов пришел?

— Пришел, тоже у ворот стоит.

— Скажи ему, что купец Джером Горсей просит его в дом.

Питер поклонился и вышел.

Купец взял из березового шкафчика четырехгранную бутыль водки, два серебряных стакана и оловянное блюдо холодной телятины. Вспомнив, что русские телятину не едят, поспешно убрал ее обратно в шкаф и вынул отличный копченый окорок и половину жареного гуся. Поставив угощение на стол, Джером Горсей поправил воротник и привел в порядок волосы.

Топоча тяжелыми сапогами, в кабинет вошел пристав Иван Моргунов.

— Здравствуйте, хозяин, — сказал он и почтительно наклонил голову. Нос его на белом лице казался большой спелой сливой.

— Здравствуйте, господин Иван Алексеевич, — поклонился в ответ купец. — Прошу вас сесть и отведать нашего английского винца.

Моргунов повеселел, повесил шапку на деревянный гвоздь в стене и, устроив поудобнее на коленях саблю, присел к столу.

Купец налил по стаканчику.

— За великого русского государя Федора Ивановича, — сказал он, подняв стакан.

— Да здравствует наш царь-государь! — отозвался Моргунов и свою водку выпил одним духом.

Отрезав жирный кусок копченого окорока, он стал громко жевать.

Купец налил еще по стакану:

— За царицу Орину Федоровну.

— Да здравствует царица-государыня! — загудел пристав и так же быстро расправился со вторым стаканом.

Купец налил по третьему.

— За великого боярина Богдана Бельского! — провозгласил он, ухмыльнувшись.

Иван Моргунов, взявший стакан в руки, поставил его на стол:

— Что ты, купец, в своем ли уме? Богдашка Бельский теперь в опале… да и не боярин он вовсе. Разве не слышал?

— Не слышал, Иван Алексеевич, расскажи. А выпьем про кого сам хочешь.

— За боярина Бориса Федоровича Годунова, — подумав, сказал пристав, выпил водку и долго жевал жирную свинину.

Антони Марш терпеливо ждал, ибо знал повадки пьяного пристава.

— Послушай, купец, — начал пристав, перестав жевать, — народ-то озверел вовсе. Пушку приволокли, по Фроловским воротам хотели бить, да бояре вовремя спохватились, к народу вышли.

— А что хотел народ? — поправляя серебряными щипчиками фитиль у обгоревшей свечки, спросил купец.

— Богдашку Бельского казнить. Ну-ка, хозяин, налей винца, — пристав подставил стакан. — Хорошо больно винцо, крепко и духовито.

— За что же его казнить?

— Он смерть государю готовил… да народ не дал свершиться злому делу.

— А что бояре народу сказали?

— Бояре-то? Сказали, что опального Богдашку Бельского по царскому велению из Москвы вышлют. Просили по домам разойтись. Говорят, будто царский шурин Борис Годунов за своего дружка заступился.

— А скажи, Иван Алексеевич, как твоя дума, хотел ли вельможа Богдан Бельский царевой смерти?

Пристав посмотрел маленькими, как у кабана, хитрыми глазками на купца, потрогал бороду, погладил свой разбухший нос.

— Правда или нет, не знаю, а только люди князей Шуйских, народ поднимаючи, сказывали, будто Бельского казнить надобно. Ляпуновы-рязанцы против Бельского много кричали. — Пристав спохватился, что говорит лишнее, поперхнулся и долго молчал.

Но желание выпить взяло верх.

— Дай-кось, хозяин, еще винца-то.

Гостеприимный купец не жалел водки. Налив еще по чаше, он встал с кресла.

— За славного и храброго пристава Ивана Алексеевича, здравствовать ему еще сто лет!

Посидев с приставом Моргуновым еще час, английский купец узнал все, что хотел, о событиях в Московском Кремле.