Усадьба с приданым - Катерина Снежинская

– Где-то так, – Артём явно изнывал от нетерпения. – Дальше самое главное.

Будущая звезда мухловского краеведения выдернул исписанные листочки из-под Машиной руки и с чувством зачитал:

«И передай Софье Николаевне, чтобы была спокойна за «Софочкины сокровища», я их сберегу, чего бы это не стоило. И детям своим, если господь меня благословит ими, завещаю то же. То, что дорого вам, друзья мои милые, то втрое драгоценнее мне, будьте уверены. А если вдруг появится вероятность вернуться (во что я уже не верю ни секунды), знай: ларчик я спрятал надёжно, в Мухлово, в месте, тебе хорошо известном. Но на случай, если пошлёшь кого другого, то я, в полном согласии с заветами месье Дюма, составил план, как найти клад. Он будет ждать за…»

Артём вскинулся, глянул на Машу залихватски, многозначительно тряхнул листками.

– Всё, на этом письмо обрывается. ­Ну, каково? – поинтересовался победительно.

– Впечатляет, – согласилась Мария, выпрямляясь. Далось это не сразу и не без труда – оказалось, что поясницу успело скрутить узлом, словно у старой бабки. – Как исторический документ. – Подумала, вспомнив Ирку, большую любительницу цитат, и добавила. – «Вы считаете это не интересным, мистер Холмс?», – и сама же, в лучших традициях подруги, ответила: – «Интересно. Для любителей древностей».

– Чего? – явно ничего не понял Артём, вытаращивший свои чересчур яркие глазищи.

– Остерегайтесь выходить на болота в ночное время, – посоветовала ему Мария, обеими ладонями растирая поясницу. – А вот исследованием действительно советую заняться. На таких письмах на самом деле интересную работу можно сделать. На «диссер»[6], конечно, не потянет, но…

– Да причём тут диссер? – Парень упрямо мотнул головой, плеснув стильными волосами. – Клад! Вы не понимаете? Кла-ад. Он действительно существует!

– Где? – уточнила Маша. – Нет, на самом деле я всё понимаю. В наших широтах давно не находили ничего… сенсационного, но…

– Вот именно! – В полумраке веранды, сильно затенённой разросшейся перед ней яблоней, глаза Артёма горели, как у настоящего кота. Ну, может, не совсем горели, но поблёскивали совершенно отчётливо и именно по-кошачьи. – Тогда наше Мухлово прогремит! И в газетах, и в интернете, и везде. Представляете, как сюда туристы ломанутся? Вот там можно и за диссер браться!

– Ты и впрямь надеешься найти там сундук с сокровищами? – зачем-то попыталась урезонить ажитированного юношу Мария Архиповна. – Подумай сам, всё наиболее ценное, всякие ожерелья-диадемы, тогда старались увезти с собой. Они небольшие, спрятать легко. И что тут оставалось? Фамильное серебро? Фарфор? Картины? Что можно назвать… – Маша заглянула в почти слепую ксерокопию, – «Софочкиными сокровищами»?

Краевед открыл было рот, чтобы возразить и, судя по всему, возразить горячо, да только ему не дали.

– Лю-уди! – донёсся из-за забора дикий, почти нечеловеческий крик. – Лю-уди-и! Спасите! Уби-или!

Заскучавшая было Алла вскинулась, прижав руки к груди, и выдохнула почти обрадовано:

– Господи, что ещё-то стряслось?

***

Всё-таки иногда толпа может быть тихой. Вот перед домом Михалыча, который на самом деле жил за Машиным, то есть Иркиным забором, собралась именно такая. Люди стояли на дороге перед распахнутой, даже как-то покосившейся на петлях калиткой, тянули шеи, чтобы рассмотреть подробности творящегося внутри, но не шумели. Дети – а было их довольно много и все с велосипедами – испуганно-любопытной стайкой кучковались чуть в стороне от взрослых. Женщины, как одна, прикрывали рты, кто концом платка, кто ладонью. Мужики матерились растерянным шепотом, переговаривались негромко и всё больше непонятно.

– А?

– Да … настоящий! Это ж надо так … ! Ох, мужик.

– Ну, … !

– А то!

– Эх ма!

Ну или что-то вроде.

Ожидание затягивалось.

Наконец, во дворе, скрытом высоким штакетником и зарослями с круглыми жёлтыми цветами, зародилось движение. Народ расступился по обе стороны от калитки, пропуская двух крепких парней и носилки, болтавшиеся между ними. Ребята были явно местными, деревенскими, носилки брезентовыми и сильно потертыми. А на них, под клетчатым байковым одеялом, лежал совершенно неузнаваемый Михалыч. Так сразу и не поймёшь, что он, но просто никого другого на его месте быть и не могло. Рядом семенила тётенька в синей скоропомощенской форме и пластиковым пакетом в высоко поднятой руке. Из пакета в Михалыча текло что-то прозрачное.

– Живой, – вынес вердикт заросший по самые глаза мужик, стоявший рядом с Машей.

– Помрёт, – напророчила женщина, прижимающая к губам вафельное полотенчико с многозначительной прожженной дырой.

– Дура, – беззлобно отозвался шерстистый.

– А пить меньше надо! – повысила голос «сердобольная», кажется, собираясь всласть поскандалить.

Толпа зароптала.

– Да тише вы, человек всё-таки, – одёрнул кто-то, Марией неопознанный.

Люди мгновенно притихли, горестно наблюдая, как носилки, Михалыча и пластиковый пакет грузят в серую запылённую карету Скорой помощи. Дверцы лязгнули сердито, захлопнулись, как крепостные ворота и машина, натужно взревев двигателем, выпустив на прощание клуб черного дыма, поскакала по ухабистой дороге.

Народ подался к парням, которые помогали тащить носилки.

– Ну чего? Ну как? Случилось-то чё? Ой, мамочка!

Один юноша злобно сплюнул в пыль, хлопнул себя по коленке вылинявшей бейсболкой, расправляя её, натянул кепку на голову и, зыркнув цыганским глазом, куда-то пошёл. Второй остался, деловито и, кажется, нарочито медленно раскуривая сигарету.

– Траванулся, – сообщил он, наконец, торжественно, но не спеша, тряся уже погасшей спичкой. – Врачиха сказала «беленькой», то бишь водкой и траванулся. Да там рядом с ним бутылка валялась, на полу лужа. А потом Михалыча-то по башке приложили. А, может, до того. Сильно. Кровищи – море. Вот прям по сих пор, – парень чиркнул себя ребром ладони по щиколотке. – Врачиха сказала: «Может и не довезём». О как. Уморили Михалыча ни за что. А какой мужик был!

Кто-то из женщин тихонько, будто пробуя голос, завыл.

– Вот так нам и всем пропасть, – буркнул заросший крестьянин. – Травят водкой, как тараканов каких, капиталисты проклятые, а потом по башке!

– А пить меньше надо! – встряла всё та же, с полотенчиком.

– Да как тут не пить? Тут сам помрёшь, если не подлечиться в своё время. Нервам поправка нужна.

– Какие у вас нервы, ну какие?!

– Все беды через вас, баб, да буржуев зажравшихся!

Голоса становились всё выше, тон склочнее. К диспутантам присоединялись всё новые, толпа явно разделилась на две примерно равные половины. Маша решила, что пора выбираться.