Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - Григорий Сковорода

Сказал как только Муравей, вдруг захохотали Свинья и Вол со всей мочи.

– Так вот же нам будет судьею господин Вол, – говорила Свинья. – Он 20 лет с лишком отправлял с великою славою судейскую должность, и можно сказать, что он между всею своею братиею искуснейший юрист и самый острый арифметик и алгебрик. Его благородие может нам спор легко решить. Да он же и в латынских диспутах весьма, кажется, зол.

Вол после сих слов, мудрым зверьком сказанных, тотчас скинул на счеты и при помощи арифметического умножения следующее сделал определение:

– Понеже бедный Муравей только одну горсть зерна имеет, как сам признался в том добровольно, да и, кроме зерна, ничего больше не употребляет, а, напротив того, у госпожи Свиньи имеется целая кадь, содержащая горстей 300 с третью, того ради по всем правам здравого рассуждения…

– Не то вы считали, господин Вол, – прервал его речь Муравей. – Наденьте очки да расход против приходу скиньте на счеты…

Дело зашло в спор и перенесено в высший суд.

Сила. Не малое то, что в обиходе довольное, а довольство и богатство есть то же.

Случилось Дикой курице залететь к Домашней.

– Как ты, сестрица, в лесах живешь? – спросила Домовая.

– Так слово в слово, как и прочие птицы лесные, – отвечала Дикая. – Тот же Бог и меня питает, который диких кормит голубей стадо…

– Так они же и летать могут хорошо, – промолвила хозяйка.

– Это правда, – сказала Дикая, – и я по тому ж воздуху летаю и довольна крыльями, от Бога мне данными…

– Вот этому-то я, сестрица, не могу верить, – говорила Домоседка, – оттого, что я насилу могу перелететь вон к этому сараю.

– Не спорю, – говорит Дичина, – да притом же то извольте, голубушка моя, рассуждать, что вы с малых лет как только родились, изволите по двору навозы разгребать, а я мое летанье ежедневным опытом твердить принуждена.

Сила. Многие, что сами сделать не в силах, в том прочим верить не могут. Бесчисленные негою отучены путешествовать. Сие дает знать, что как практика без сродности есть бездельная, так сродность трудолюбием утверждается. Что пользы знать, каким образом делается дело, если ты к тому не привык? Узнать не трудно, а трудно привыкнуть. Наука и привычка есть то же. Она не в знании живет, но в делании. Ведение без дела есть мученье, а дело – без природы. Вот чем разнится scientia et doctrina (знание и наука).

– О, чтоб тебя черт взял, проклятый!..

– За что ты меня бранишь, господин Философ? – спросил Ветер.

– За то, – ответствует Мудрец, – что как только я отворил окно, чтобы выбросить вон чеснокову шелуху, ты как дунул проклятым твоим вихрем, так все назад по целому столу и по всей горнице разбросал, да еще притом остальную рюмку с вином, опрокинувши, расшиб, не вспоминая то, что, раздувши из бумажки табак, все блюдо с кушаньем, которое я после трудов собрался было покушать, совсем засорил…

– Да знаешь ли, – говорит Ветер, – кто я таков?

– Чтоб я тебя не разумел? – вскричал Физик. – Пускай о тебе мужички рассуждают. А я после небесных планет тебя моего внятия не удостаиваю. Ты одна пустая тень…

– А если я, – говорит Ветер, – тень, так есть при мне и тело. И правда, что я тень, а невидимая во мне Божья сила есть точно тело. И как же мне не веять, если меня всеобщий наш Создатель и невидимое все содержащее существо движет.

– Знаю, – сказал Философ, – что в тебе есть существо неповинное постольку, поскольку ты Ветер…

– И я знаю, – говорил Дух, – что в тебе столько есть Разума, сколько в тех двух мужиках, из которых один, нагнувшись, поздравил меня заднею бесчестною частью, задравши платье, за то, что я раздувал пшеницу, как он ее чистил, а другой такой же комплимент сделал в то время, как я ему не давал вывершить копну сена, и ты у них достоин быть головою.

Сила. Кто на погоды или на урожай сердится, тот против самого Бога, всестроящего, гордится.

Нож беседовал с Оселкою.

– Конечно, ты нас, сестрица, не любишь, что не хочешь в стать нашу вступить и быть ножом…

– Ежели бы я острить не годилась, – сказала Оселка, – не отреклася бы вашему совету последовать и состоянию. А теперь тем-то самым вас люблю, что не хочу быть вами. И конечно, став ножом, никогда столько одна не перережу, сколько все те ножи и мечи, которые во всю жизнь мою переострю; а в сие время на Оселки очень скудно.

Сила. Родятся и такие, что воинской службы и женитьбы не хотят, дабы других свободнее поощрять к разумной честности, без которой всяка стать недействительна.

На склоненном над водой дубе сидел Орел, а в близости Черепаха своей братии проповедовала следующее:

– Пропадай оно летать… Покойная наша прабаба, дай Бог ей царство небесное, навеки пропала, как видно из Историй, за то, что сей проклятой науке начала было у Орла обучаться. Сам сатана оную выдумал…

– Слушай, ты, дура! – прервал ее проповедь Орел. – Не через то погибла премудрая твоя прабаба, что летала, но через то, что принялась за оное не по природе. А летанье всегда не хуже ползанья.

Сила. Славолюбие да сластолюбие многих поволокло в стать, совсем природе их противную. Но тем им вреднее бывает, чем стать изряднее, и весьма немногих мать родила, например, к философии, к ангельскому житию.

Как только Сову усмотрели птицы, начали взапуски щипать.

– Не досадно ли вам, сударыня, – спросил Дроздик, – что без всякой вашей виновности нападают? И не дивно ли это?

– Нимало не дивно, – отвечала она. – Они и между собою то же самое всегда делают. А что касается досады, она мне сносна тем, что хотя меня Сороки с Воронами и Траками щиплют, однако Орел с Пугачом не трогают, притом и афинские граждане имеют меня в почтении.

Сила. Лучше у одного разумного и добродушного быть в любви и почтении, нежели у тысячи дураков.

Как Змея весною скинула линовище, Буфон, ее усмотрев:

– Куда вы, сударыня, – сказал с удивлением, – отмолодели! Что сему причиною? Прошу сообщить.

– Я вам с охотою сообщу мой совет, – Змея говорит. – Ступайте за мною!

И повела Буфона к той тесной скважине, сквозь которую она, с великою трудностью продравшись, всю старинную ветошь из себя стащила.

– Вот, господин Буфон, извольте пролезать сквозь узкий сей проход. А как только пролезете, тот же час обновитесь, оставив всю негодность по другую сторону.