Время вспомнить все - Андрей Воронин

– Вас хозяин просит.

И вновь Андрею Мещерякову пришлось изумиться, как тот догадался, что именно в этот момент он окажется на пороге его квартиры. Но если бы это был первый сюрприз от Забродова, а такое случалось часто…

– Андрей, я вернусь через три недели. Все в порядке. Ты даже не можешь представить себе, как хорошо быть свободным человеком!

– Ты сошел с ума, Илларион! У тебя крыша поехала!

– Может быть, но свободным приятнее жить. Кстати, мой рапорт подписали?

– Тебя ждут.

– Зачем ждать? Я в нем все изложил.

– Ты ни хрена там не изложил: почему? зачем? Ты что, всю свою прежнюю жизнь перечеркнуть хочешь?

– Ты не понял? Я ее уже перечеркнул. Она, действительно, уже осталась в прошлом времени.

– Какой дом в деревне? Ты из Москвы решил уехать, что ли?

– Нет, настолько у меня крыша еще не поехала.

Просто подыскал себе жилье, чтобы в квартире сделать основательный ремонт. До этого руки не доходили, теперь у меня время появится, да и место, где смогу отсидеться, появилось. Так что успокой всех, скажи, Забродов жив, здоров, чего и остальным желает, – в трубке раздались короткие гудки.

– Придурок! – в сердцах сказал Мещеряков, но тут же устыдился, потому что вспомнил тот липкий страх, который обуял его, когда он услышал; «отвали, подо мной граната!».

Евгений Петрович Кублицкий пребывал в прекрасном настроении, несмотря на свои шестьдесят пять лет.

Сегодня он умудрился получить деньги сразу в двух местах: дали пенсию, а в троллейбусном парке выдали зарплату, на которую в общем-то никто сегодня не рассчитывал, потому как все уже привыкли, что ее выдают с опозданиями. Евгений Петрович, отстояв очередь, получил свои кровно заработанные, от чего настроение мгновенно улучшилось. Правда, он мог бы и не стоять в очереди, отложить приятную процедуру на завтра, жить ему было на что, ведь во время обеденного перерыва он сбегал за пенсией, так что деньги у него имелись.

Тут же, как всегда случается, когда в руках у человека появляются деньги, подвернулись и знакомые, два таких же работающих пенсионера, как и он. Раньше все они работали водителями троллейбусов, но сейчас коренные москвичи троллейбусов практически не водили, для этой работы вполне хватало приезжих, молодых мужчин, готовых крутить баранку за половинную плату: украинцев, белорусов, молдаван. Контингент работников в троллейбусном депо за последние несколько лет разительно поменялся. Возле кассы, хоть все и говорили по-русски, но слышались разнообразные акценты, проскакивали украинские, молдавские, белорусские и казахские слова.

Те двое, которые тормознули Евгения Петровича, были людьми местными, коренными москвичами, которые родились в столице и прожили в ней всю жизнь. Но этим в разговоре с водителями-новичками не кичились, хотя на приезжих и поглядывали с нескрываемым презрением. За баранку старых водителей уже не пускали, и поэтому они занимались ремонтом троллейбусов.

– Женя, здорово! Как ты? – спросил абсолютно лысый низкорослый мужчина, смахивающий на актера Леонова, за что в свое время получил кличку Винни-Пух.

– Да ничего, – ответил Евгений Петрович Кублицкий, пряча деньги во внутренний карман куртки.

– Может, пойдем, как в старые добрые времена, по пузырю раздавим?

Евгений Петрович колебался, хотя исход знал наперед – согласится:

– Вечно ты, Винни-Пух, втравишь меня в какую-нибудь историю!

– Женька, что ты как не свой, словно молдаванин дурной? Это они радиатор с гармошкой путают.

– Потише…

– А что такое, – Винни-Пух осмотрел разнонапиональную очередь, – черных боишься?

Замечание Кублицкому показалось немного оскорбительным, но в общем справедливым. Молдаване, работавшие в троллейбусном депо, отличались беспросветной несообразительностью и невероятной жадностью. В очереди молдаване, как правило, неизменно оказывались первыми, к тому же приходили не все вместе, а по одному.

Стоило кому-нибудь оказаться у кассы, как тут же начинали подваливать земляки и пристраиваться не в хвост очереди, а в голову, поближе к окошечку. Что-либо говорить этим пришлым людям не имело смысла, они, как правило, прикидывались глухими или начинали огрызаться, коверкая прекрасный русский мат.

Украинцы, как ни старались, как ни хитрили, не могли прийти раньше молдаван. Белорусы же всегда толпились с русскими вперемешку, интегрировались.

– Ну, так как ты, Женька?

– А кто еще будет? – спросил Кублицкий, покусывая верхнюю губу и вытряхивая из пачки сигарету.

Толстые пальцы Винни-Пуха потянулись к чужой пачке:

– Давай, одну испорчу.

– Ты же не куришь, черт тебя побери.

– Курить не курю, а твою испорчу. Женя, с преогромным удовольствием, выпотрошу одну и табак нюхать буду.

– Не дам, – сказал Кублицкий.

– Тогда деньги давай.

– Сам пойдешь?

– Нет. Сейчас Семена пошлем, он быстро пару пузырей водки поднесет.

– Договорились. Но скажи, чтоб больше двух не брал, здоровье уже не то. Это в былые времена мы с тобой могли сидеть по двое-трое суток, теперь уже все.

Да и Герольда надо на прогулку вывести…

– Ну и имя же у твоего пса, как у какой-то газеты – «Герольд трибюн», – проговорил Винни-Пух, коверкая название уважаемой во всем мире газеты.

– Другое дать не мог, так уж по родословной выходило.

– Вот уж эти собаки.., и те родовитые! Не то что простой рабочий человек. Пошли, пошли, – Винни-Пух схватил под локоть приятеля, высокого и нескладного Кублицкого, потащил от касс к мастерским.

Там у них имелось свое укромное место, о котором начальство знало, но нос туда никогда не совало. А место располагалось в дальнем углу раздевалки, перегороженной многочисленными секциями железных шкафов с оттрафареченными на дверках номерами.

Сема оказался на ногу скор, хотя и прихрамывал.

А хромота с Семой случилась из-за того, что он уронил на ногу рессору и отбил ноготь на большом пальце правой ноги.

– Ну ты в быстр! – сказал Кублицкий, приняв бутылки.

– А вы, я смотрю, даже не расстарались, даже газетку не постелили.

– Это, Сема, дело плевое, – сказал Винни-Пух, вытаскивая из внутреннего кармана свежий номер «Правды», своих политических пристрастий он никогда не скрывал, и, поплевав на ладонь, разгладил его на крышке табуретки, – вот и все.

– А закусь? – спросил Кублицкий.

– Закусь сейчас будет, – из кармана Семы появился кусок колбасы, уже мелко порезанной, а из кармана Винни-Пуха, словно из волшебной шкатулки, возникли зеленый огурец и яблоко.