Физиология брака - Оноре де Бальзак

однако сельский нотариус, составляющий в своем гасконском захолустье не больше тридцати шести контрактов в год, отправляет сына в Париж учиться праву; колпачник тоже хочет видеть своего сына нотариусом; стряпчий мечтает, чтобы его отпрыск сделался судьей, а судья надеется стать министром и завещать сыну звание пэра[71]. Никогда еще люди так страстно не жаждали получить образование. В прежние времена каждый мнил себя остроумцем, теперь каждый мнит себя гением. Из всех щелей нашего общества тянутся к небу великолепные цветы, подобные тем, что расцветают весной среди развалин; даже в подвалах из земли пробиваются бледные ростки, идущие в рост, лишь только на них упадет луч Образования. С той поры, как мысль начала свое триумфальное шествие по миру, с той поры, как солнце просвещения начало светить повсюду с равной силой, люди выдающиеся сделались редкостью, ибо каждый человек стал с младых ногтей впитывать всю сумму знаний своего века. Мы окружены ходячими энциклопедиями, которые разгуливают по улицам, размышляют, действуют и притязают на вечную славу. Отсюда — устрашающие вспышки неизбывного честолюбия и безумных страстей: нам требуются иные миры, нам требуются ульи, готовые воспринять все эти пчелиные рои, а главное, требуются хорошенькие женщины, и притом в большом количестве.

Наконец, недуги, отягощающие мужчину, нисколько не преуменьшают притягательности обуревающих его чувств. Стыдно сказать, но ничто не привязывает женщину к нам так сильно, как наши страдания!..

Одной этой мысли достаточно, чтобы все эпиграммы, целящие в слабый пол (ибо выражение «прекрасный пол» давно уже вышло из моды), лишились яда и обернулись мадригалами!.. Всем мужчинам следовало бы усвоить, что единственная добродетель женщины состоит в ее умении любить, что все женщины на удивление добродетельны, и на сем прекратить чтение этой книги.

О! помните ли вы тот страшный, роковой миг, когда, терзаемый горем и одиночеством, обвиняя весь род людской, а особенно своих друзей, чувствуя, как покидают вас последние силы, предаваясь отчаянию и думая о смерти, опустив голову на отвратительно теплую подушку и распростершись на белой холщовой простыне, прикосновение которой вызывало в ваших членах болезненное содрогание, вы обводили страдальческим взором оклеенные зелеными обоями стены вашей унылой комнаты, — помните ли вы, как внезапно дверь этой комнаты бесшумно отворилась и в проеме показалась юная головка, обрамленная золотистыми кудрями и увенчанная новой шляпкой, после чего, подобная звезде, загорающейся на небе в грозовую ночь, ваша пассия бросилась к вам с улыбкой, и грустя, и веселясь разом!

— Как тебе это удалось? Что ты сказала мужу? — воскликнули вы.

Мужу! Ну, вот мы и вернулись к тому, с чего начали.

XV. Нравственно мужчина чаще и дольше остается мужчиной, чем женщина — женщиной.

Впрочем, не стоит забывать,

что среди наших двух миллионов холостяков есть немало несчастных, в чьем сердце глубокое сознание собственной нищеты и упорный труд не оставляют места для любви;

что не все они учились в коллежах и что многие из них суть ремесленники и лакеи (герцог де Жевр, низкорослый и уродливый, прогуливаясь по Версальскому парку, заметил неподалеку нескольких лакеев высокого роста и сказал друзьям: «Поглядите, какими эти плуты получаются у нас, и какими мы получаемся у них!»), строительные подрядчики, промышленники, не интересующиеся ничем, кроме денег, и коротышки-лавочники;

что встречаются мужчины, чья глупость и упорство поистине превосходят все, чего можно ожидать от Божьего создания;

что находятся такие мужчины, чей характер подобен каштану без мякоти;

что духовенство в принципе блюдет целомудрие;

что есть мужчины, которым доступ в ту блистательную сферу, где вращаются порядочные женщины, заказан либо из-за отсутствия подобающего платья, либо из-за робости, либо из-за неумения найти должного покровителя, который ввел бы их в этот круг.

Итак, дадим каждому из наших читателей возможность самостоятельно определить число исключений исходя из собственного опыта (ибо первая задача сочинителя этой книги — принудить публику задуматься) и разом уменьшим число мужчин, достойных внимания порядочных женщин, ровно вдвое; мы получим один миллион — именно таково примерное число представителей мужского пола, блистающих самыми разнообразными достоинствами. Конечно, нельзя сказать, что женщины любят мужчин исключительно за их ум! Однако — повторю еще раз — предоставим добродетели все козыри.

Если поговорить с нашими любезными холостяками, можно услышать множество историй, серьезно компрометирующих порядочных женщин. Выказав величайшую скромность и умеренность, положим на каждого холостяка не больше трех приключений: ведь если кое-кто ведет счет своим любовным победам на десятки, многие другие ограничиваются двумя-тремя, а то и одним-единственным увлечением, меж тем статистика велит нам исходить из средних величин. Теперь перемножим число холостяков на число интрижек, и мы получим три миллиона любовных приключений — а ведь порядочных женщин мы насчитали всего-навсего четыреста тысяч!

Если всемилостивый Господь, повелевающий мирами, до сих пор не устроил роду людскому вторичную головомойку, то, без сомнения, только оттого, что давно убедился в полной бесполезности первой...

Вот, значит, что такое народ! вот что такое общество, причем общество избранное!

XVI. Нравы суть плод лицемерия наций — лицемерия более или менее усовершенствованного.

XVII. Добродетель есть, быть может, не что иное, как учтивость души.

Плотская любовь — потребность, подобная голоду[72], с той лишь разницей, что есть человек хочет всегда, в любви же его аппетит дает себя знать не столь регулярно и не столь постоянно.

Любому человеку, чтобы утолить голод и жажду, довольно ломтя пеклеванного хлеба и кувшина воды, однако наша цивилизация создала кулинарное искусство.

В любви тоже есть свои ломти хлеба, но есть и то искусство, которое мы зовем кокетством, — искусство, родившееся во Франции и здесь же получившее имя.

Так вот! Разве не содрогнется любой из мужей при мысли о том, как сильно в человеке стремление разнообразить свою пищу: ведь в самых диких и отдаленных уголках туземцы, как не раз убеждались путешественники, пьют крепкие напитки и умеют приготовлять рагу?

А между тем голод порабощает человека не так сильно, как любовь, а между тем прихоти души куда более многочисленны, настоятельны и требовательны, чем прихоти желудка, а между тем все, что известно о любви из поэзии и истории, сообщает нашим холостякам страшное могущество: подобно евангельским львам, они ходят, ища, кого поглотить[73].