Моя душа темнеет - Кирстен Уайт

– Он рассердится. А Мирча меня убьет. Я боюсь умирать.

– Все когда-нибудь умирают. Я не позволю Мирче тебя убить. Если кто-то тебя и убьет, так это я. Понял?

Раду кивнул и прильнул к ее плечу.

– Ты будешь меня защищать?

– Вплоть до того дня, когда я тебя убью, – она ткнула его пальцем бок, в то место, где он больше всего боялся щекотки, и он вскрикнул, то ли от боли, то ли смеясь. Он бросил на нее взгляд, который она хорошо знала: тот же голодный и отчаянный взгляд, которым она смотрела на отца. Раду любил ее и хотел, чтобы она чувствовала то же самое. Впервые с той минуты, когда его ввели в ее жизнь, безмятежного, красивого и никчемного, она сочла Раду интересным. Возможно, даже полезным. Даже более того: в отсутствие Богдана она почувствовала, будто кто-то ей снова принадлежит.

Царапины на лице и руках Раду после нападения Мирчи в саду побледнели и превратились в тонкие красные линии. Он солгал няне, сказав, что споткнулся и упал в кусты. Если бы он рассказал о Мирче, это ни к чему бы не привело.

Но на этот раз… на этот раз это, возможно, и помогло бы ему достичь своей цели. Лада велела ему поговорить с отцом. И он мог это сделать.

Он собирался это сделать.

Раду вышагивал по их комнатам. Информация, которой он обладал, о том, что Мирча готовит заговор с боярами, нанесет вред всем врагам Раду. В первую очередь достанется Мирче. О, Раду был бы счастлив увидеть, как тот лишится благосклонности отца. А члены семьи Данешти были главными зачинщиками сговора, так что если бы их наказали или изгнали, это бы навредило Андрею и Арону.

Конечно, теперь Андрей и Арон избегали его, как избегали почти всех. После их ложного преступления и реального наказания они стали при дворе изгоями. Но Раду до сих пор боялся, что когда-нибудь они ему отомстят. Он попросил няню договориться о том, чтобы мальчика-слугу, который ему помогал, отправили с семьей в Трансильванию, дабы он не смог раскрыть жульничество Раду. Он обманывал себя, уговаривая, что Эмилю там будет лучше, но понимал, что поступил жутко эгоистично.

Но выше всех остальных стремлений – желания навредить Мирче, наказать Данешти – стояло одно: если Раду героически раскроет заговор, отец, наконец, его заметит. Он поймет, что Раду умен, что Раду полезен. И Лада будет им гордиться.

Лада вошла в их комнаты и посмотрела на него:

– Сядь. У меня от тебя голова кружится.

Он был слишком возбужден, чтобы садиться.

– Я расскажу отцу о Мирче и сговоре бояр. Он будет так мною гордиться!

– Он разгневается.

– Но не на меня!

– Думаешь, он скажет тебе спасибо? И нежно обнимет, встревоженный вестью о том, что его собственный сын замышляет что-то против него? Ты – глупец.

Хрупкая надежда Раду таяла на глазах. Он покачал головой.

– Он будет рад узнать! Он меня поблагодарит!

– Мы никогда не можем предсказать, как отреагирует наш отец. – Лада посмотрела в угол, где под стулом стояла нянина корзинка для штопки. Няня постоянно штопала носки Богдана, ругая его за то, что он так быстро их изнашивает. Теперь этой задачи перед ней больше не стояло.

Раду охватили темные мысли.

– Ты ревнуешь. Ты хочешь, чтобы отец видел только тебя.

Лада с горечью рассмеялась.

– Я не хочу быть человеком, который откроет отцу глаза на заговор, лишающий его остатков власти. А ты – давай, действуй. – Она, громко топая, вышла из комнаты.

***

Раду нашел ее позже в тот же день. Она стояла на узком забранном стеной карнизе, окружавшем башню.

– Ты сказал ему? – спросила она, не глядя на брата.

Раду не ответил.

– Трус. – Но она встала так, чтобы он уместился рядом с ней. – Мы найдем способ раскрыть правду, не вмешивая тебя в это дело. Ты же не хочешь, чтобы отец счел тебя соучастником.

– Но как?

– Нужно немного подождать. У нас есть информация, а значит, есть власть. Мы должны подумать о… – она осеклась и прищурилась, разглядывая что-то вдали.

По главной улице, в окружении солдат скакал мужчина. Когда он приблизился, Раду заметил, что он улыбается, подняв одну ладонь в знак дружбы. Его свита, мрачные и суровые воины, руки которых нависли над саблями, выглядели менее приветливо. Несколько флагов, которые Раду не распознал, безвольно свисали на флагштоках в тылу группы.

– Кто это такой?

– Хуньяди, – сказала Лада, и это слово сорвалось с ее губ как ругательство.

Они наблюдали за происходящим с башни и, хотя Раду знал, что должен ненавидеть Хуньяди, он ощущал благоговение. Хуньяди въезжал в чужое королевство, но люди, мимо которых он проезжал, улыбались и кланялись. Когда отец Раду скакал верхом, он сутулился и сильно наклонялся вперед. Чтобы быстрее добраться до цели или чтобы сделаться более трудной мишенью – Раду точно не знал. Хуньяди сидел в своем седле прямо, расправив плечи, выпятив грудь навстречу миру, бросая вызов стрелам убийц.

– Мы опоздали, – сказала Лада. – Теперь твоя информация ничего не стоит.

Веки Раду отяжелели от стыда. Ему никогда не удавалось быть полезным своему отцу, и теперь он снова потерпел неудачу из-за своего малодушия и промедления.

Лада повернулась к двери.

– Что ж, посмотрим, какую судьбу сулит нам гроза Трансильвании.

Лада бросилась вниз по ступеням башни и влетела в главный зал прежде, чем туда успел войти Хуньяди. Раду, спотыкаясь, старался от нее не отставать. Она замерла на пороге, а Раду прокрался мимо нее, в темный угол, в котором часто стоял незамеченным. Она больно ткнула его локтем в бок, и он посторонился, освобождая для нее место.

Через несколько минут в зал примчался их отец. Его шапка сидела криво, а усы были завиты наспех: Раду ощутил запах масла. Он сел на свой богато украшенный трон и поправил шапку, все еще тяжело дыша.

Он вспотел.

В этот момент Раду понял, что его отец больше не управляет Валахией. Возможно, он никогда ею не управлял. Горький вкус ароматизированного масла отца осел на языке Раду, когда Янош Хуньяди уверенно вошел в зал.

– Он великолепен, – прошептал Раду.

– Он – конец всех нас, – ответила Лада.

***

Когда отец вытянул его из постели, Раду был уверен, что ему это снится. В полусне, при свете свечей он поспешно оделся. Его отец что-то бормотал, произносил странные, непонятные слова. Он знал, что это сон, потому что прежде отец никогда не бывал в его комнате, никогда не помогал ему одеваться и не спрашивал, не замерзнет ли он. Раду было двенадцать лет, и он был достаточно взрослым, чтобы одеваться самостоятельно, но он принял помощь отца.

Он не станет добровольно прерывать этот сон, ни за что.