Все умерли, и я завела собаку - Эмили Дин

К концу лета Трикл почти полностью переселился в дом Линси. Он курсировал между нашими домами с коварным очарованием плейбоя, формирующего гарем из бывших подружек. Но как-то утром Линси появилась на дорожке, ведущей к дому, в пальто в стиле Стервеллы де Виль[19] с двумя немыслимо прелестными бирманскими котятами Луи и Биксом. Трикл безумно оскорбился, выгнул спину, отвернулся от предательницы и удалился зализывать свои раны. Он вернулся в наш потрепанный мир, навек зарекшись приближаться к сияющему миру Линси.

Пожалуй, это был его момент «возвращения от Симпсонов». Любому Икару такое знакомо.

«Теперь он НЕНАВИДИТ Линси!» – заметила Рэйч, и родители расхохотались.

Но никто из нас не был готов к появлению кошачьего колдуна.

Я много слышала о Джеймсе Коберне, приятеле Линси из Лос-Анджелеса. Я знала, что он знаменит. Славу ему принесли роли в «Великолепной семерке» и «Большом побеге». Он получил «Оскар», имел целую флотилию автомобилей «Феррари», а его друг Стив носил фамилию Маккуин. Но я даже не подозревала, какой могучей, магнетической привлекательностью обладает этот человек с широкой, ослепительной улыбкой, густыми серебристыми волосами и низким голосом Дарта Вейдера.

«Привет, Эмми. Я – Джеймс», – с улыбкой сказал он при нашей первой встрече, демонстрируя идеальные зубы и протягивая могучие руки, чтобы обнять меня. Трудно было воспринимать его как кинозвезду, когда он в тапочках валялся на диване с воскресной газетой, болтал о своих проблемах с артритными коленями и посмеивался над шуточками Линси. Но я видела, что при его появлении люди начинают вести себя по-другому. Все инстинктивно подбирались, и язык телодвижений мгновенно менялся.

У всех, кроме Линси.

«Джеймс, иди помоги мне с мусорным баком!» – кричала она, а он покорно поднимался с дивана, поправляя кимоно, чтобы случайно не обнажиться. Я поражалась тому, как по-хозяйски ведет себя с ним Линси. Она разговаривала так, словно он был обычным мужчиной. Какая ужасная мысль!

После очередной поездки в Лос-Анджелес они привезли нам золотые кулоны с буквами «Э» и «Р» и маленькими бриллиантами. «Только не пиши в сочинении „Как я провела лето“, что Джеймс Коберн подарил тебе кулон с бриллиантами, дорогая, – посоветовала мама. – Это будет нескромно». Но не бриллиантами Джеймс покорил мое сердце, а своим неподражаемым самообладанием.

Летом из маленького приморского городка в Новой Зеландии к нам приехал дед, доктор. Он был очень мил и приветлив, слегка глуховат и безнадежно рассеян. Дед носил берет, регулярно оставлял анализы кала в багажнике машины и любил цитировать Толстого своим изумленным пациентам. Так что кинематографическая слава Джеймса Коберна не произвела на него впечатления.

– Как, вы сказали, ваша фамилия? – спросил он у Джеймса. – Кокберн?

Мы с Рэйч с ужасом переглянулись. Рэйч подавила смешок – подобные ситуации ее веселили. «Ну и что, Эм? – говорил ее взгляд. – Что тебя так удивляет?»

«Меня удивляет, что это не удивляет ТЕБЯ!» – сказал мой ответный взгляд.

– Коберн, сэр, моя фамилия Коберн, – ответил Джеймс почтительным тоном солдата, обращающегося к высшему по званию.

Когда мама и Линси запирались на кухне и вели свои бесконечные беседы, Джеймсу доставалась роль няни. «Джеймс! Поиграй с девочками», – как-то раз приказала ему Линси, когда мы расположились в ее саду. Она появилась в саду в босоножках и непристойно коротких джинсовых шортах, выдала нам по стакану апельсинового сока и скрылась на кухне, где ее уже ждала наша мама.

Джеймс в черном шелковом халате положил большие, загорелые ладони на маленький кухонный таймер и перевернул его, предлагая нам поиграть в слова. «Фантазия? Отличный выбор, Рэйч!» – подбодрил он сестру. Он пыхал сигарой, миниатюрное садовое кресло Линси казалось рядом с ним просто крохотным. Джеймс заметил Трикла и подозвал его с уверенностью человека, не знавшего отказа.

Трикл наблюдал за Джеймсом с безопасного расстояния. Несколько недель он предпочитал оставаться на территории нашего сада. Но однажды он осторожно выбрался, пытаясь понять, что сильнее – любопытство или уязвленная гордость. «Ну же, Трикл! – прошептал Джеймс, протянув ему руку. – Иди же ко мне, Трикл, иди сюда, мальчик!» Через несколько недель Трикл забыл о гордости и прыгнул прямо на колени Джеймса. Возвращение в Аркадию было полным. Как и все мы, Трикл не сумел противостоять магнетическому обаянию дяди Джеймса.

Было странно видеть, как Линси неожиданно стала делить дом, где господствовала безраздельно, с человеком, который главенствовал, не произнося ни слова. Статусные мужчины из круга наших знакомых никогда не выбирали себе таких независимых партнерш, как Линси. Я никогда прежде не видела подобных семей – семей, где присутствовали два властных императора.

Иногда они брали нас с Рэйч в магазины. Линси маршировала впереди на своих шпильках, Джеймс шагал позади, высматривая шелковые платки, которые подошли бы к его льняному блейзеру. Темные очки защищали его от любопытства окружающего мира. Они отлично смотрелись рядом, два архитектора своей экзотической непохожести на других: «Мы не такие, как вы, и мы даже пытаться не будем стать такими, как вы».

Однажды Линси решила, что Триклу «срочно» нужен ветеринар. Она часто так считала – достаточно было сломанного когтя. Мы с Рэйч уселись в ее «Ягуар». Джеймс расположился рядом с нами и предусмотрительно погасил сигару. Он неловко позвонил в закрытый целлофановой пленкой звонок ветеринара и еще более неловко расположился в крохотной приемной, а пенсионеры со своими потрепанными котами смотрели на него с потрясением, граничившим с яростью. В такие моменты он казался странно уязвимым, как Гулливер, слишком огромный, чтобы соответствовать нашему маленькому мирку на севере Лондона.

Через несколько месяцев мама сказала, что Джеймс не вернется в Холли-Виллидж. Линси сказала, что у всего есть начало и есть конец. «Цветы, люди – все мы рождаемся и умираем. И любовь тоже». Глаза у нее покраснели и опухли. Я слышала, как она говорила маме что-то про «обязательства». Отсутствие Джеймса остро ощущалось в ее доме. Мама говорила нам, что у Линси было трудное детство, и за суровой, жесткой натурой скрывается «напуганная маленькая девочка». Но ее слова никак не сочетались с моим представлением о яростной богине, на которую мне хотелось быть похожей.

Через несколько недель едкое чувство юмора вернулось. Когда я сделала экзотическую стрижку, она сказала: «Ты хочешь все в жизни попробовать? Побрейся налысо – это будет лучше». Она и сама пробовала все. У нее была масса друзей-мужчин, от которых пахло цитрусами. Они сопровождали ее на премьеры и вечеринки, а иногда устраивали шумные праздники в ее доме – Линси называла это своим «лекарством».

Матери моих одноклассников сплетничали о разрыве Линси с Джеймсом – они прочитали об этом в газетах. «Она совсем одна в этом большом доме. Как печально», – говорили они, но я знала, что они кривят душой, хотя и не понимала почему.