Розенкрейцерское просвещение - Френсис Амелия Йейтс

В Венеции к тому времени, когда происходили описанные нами события, Паоло Сарпи[83] уже несколько лет возглавлял антипапскую оппозицию, и в Англии с острым интересом следили за разворачивавшимся под ее руководством либеральным движением. Генри Уоттон, английский посланник в Венеции, отличавшийся неумеренной пылкостью характера, даже надеялся обратить местных жителей в англиканскую веру[84]. Треволнения, возбужденные Венецианским интердиктом[85], к 1613 г. успели забыться, но республика заинтересованно наблюдала за тем, как складываются дела у Фридриха; князь Анхальтский поддерживал контакт с Сарпи[86]; Уоттон часто останавливался в Хайдельберге во время своих дипломатических разъездов. Если бы Фридриху удалось удержать «либеральный коридор» в Европе, ведший из Голландии через Германию в Венецию, наступление на свободу мысли в Италии могло бы быть приостановлено, и судьба Галилея сложилась бы совсем по-иному.

Отношения курфюрста с Голландией были, разумеется, самыми дружественными. В Хайдельберге, между прочим, проживало много голландских ученых, среди них знаменитый Ян Грутер, гуманист и поэт, организатор своего рода сообщества единомышленников — выходцев из разных стран, поддерживавших между собой оживленную переписку[87]. Грутер занимал должность профессора в Хайдельбергском университете и, кроме того, числился хранителем прославленной Пфальцской библиотеки — богатейшего собрания книг и рукописей, созданного усилиями нескольких поколений предков нынешнего курфюрста и помещавшегося в церкви Святого Духа в Хайдельберге.

Ближайшим соседом Пфальца было герцогство Вюртембергское, прилегавшее к владениям Фридриха с юга. Здесь господствовала лютеранская вера, но в воздухе носились идеи объединения лютеран и кальвинистов. Фридрих Вюртембергский, скончавшийся в 1610 г., слыл завзятым англофилом, в правление Елизаветы лично посетил Англию, а в 1604 г. Яков I удостоил его звания кавалера ордена Подвязки (что обещала, но не успела сделать старая королева), причем для свершения церемонии в Вюртемберг было направлено специальное посольство. Лютеранин и англофил, Фридрих Вюртембергский поощрял распространение новых любопытных идей, главным вдохновителем которых был Иоганн Валентин Андреэ, лютеранский пастор и мистик. Восприемник Фридриха Вюртембергского также поддерживал дружеские отношения с курфюрстом Пфальцским. Еще одним близким другом курфюрста из числа немецких протестантских князей был Мориц, ландграф Гессенский, человек высокой культуры и, между прочим, большой поклонник театрального искусства, всегда готовый оказать поддержку гастролирующим английским труппам.

Но самое мощное культурное воздействие оказывала на Пфальц и дружественные ему немецкие княжества Прага. Развитие алхимических и эзотерических изысканий, поощрявшихся Рудольфом II, свидетельствовало о том, что в Богемии еще сохранилась вольная атмосфера Ренессанса, гораздо более привлекательная, нежели тот режим идеологического контроля, который стремилась навязать Европе католическая реакция. «Тайными науками» интересовались и германские дворы, особенно гессенский и вюртембергский. К примеру, Кристиан Анхальтский, главный советник курфюрста по политическим вопросам, был наверняка прекрасно осведомлен и об идейных традициях рудольфианской Праги. Он поддерживал дружеские отношения с графом Рожмберком, отпрыском чешского рода, многие представители которого увлекались оккультизмом и алхимией. Возможно, и самому князю Анхальтскому не были чужды подобные увлечения — недаром его лейб-медиком был Освальд Кроллий, приверженец герметизма, каббалы и алхимии парацельсовского толка.

В эту среду, уже взбудораженную проникавшими отовсюду новыми странными веяниями, и попала принцесса Елизавета — живое воплощение поздневозрожденческого расцвета столицы Якова I и надежд на мощную поддержку со стороны английского короля. Хайдельбергский замок, наполненный волшебными творениями магии и науки, Хайдельбергский университет, этот крупнейший центр протестантского образования, превратились с ее приездом в символы развернувшегося в межвоенный период сопротивления силам католической реакции. Здесь, в Пфальце, продолжали надеяться на наступление новой зари просвещения и возвещали человечеству ее скорый приход.

Но эти мечтания были прерваны внезапно разразившейся чудовищной катастрофой: тотальным разгромом Фридриха в Богемии, вражеской оккупацией и опустошением Пфальца. Сохранились свидетельства людей, видевших воочию, как победители уничтожали личную библиотеку курфюрста и архив Грутера[88]. Печатные издания и рукописи, любовно собиравшиеся на протяжении целой жизни, просто выкидывали на улицу и во двор, где в тот момент находилось тридцать лошадей. Понятно, что все книги пропали. Та же участь постигла и другие частные библиотеки Хайдельберга. Огромное собрание Пфальцской библиотеки было целиком вывезено в Рим[89], и с ним вместе — многие книги Грутера. Мне не удалось отыскать каких-либо свидетельств касательно того, что случилось с водяными органами, поющими фонтанами и другими имевшимися в замке диковинами. Соломон де Ко, остававшийся в Хайдельберге, откуда писал в 1620 г. королю Богемии по поводу какой-то музыкальной проблемы, впоследствии устроился на службу при французском дворе. Грутер же после поражения Фридриха вел несчастливую скитальческую жизнь, разъезжая по окрестностям Хайдельберга, где через несколько лет и скончался. Опустошение Пфальца повлекло за собой исчезновение целого мира: прекрасные здания были обезображены или уничтожены, книги и рукописные хроники пропали, люди или перебрались в другие страны (если им удалось бежать), или же были обречены на скорую и страшную гибель: ближайшие годы несли с собой разгул насилия, мор, голод.

Это-то несостоявшееся новое «Возрождение» (представлявшее собой на самом деле ранний вариант Просвещения, не понятое современниками обещание «розенкрейцерской зари») и является предметом нашего исследования. Мы хотим определить ту побудительную причину, которая вызвала к жизни движение, выразившее себя в так называемых «розенкрейцерских манифестах» с их странными провозвестиями наступления нового века научных и духовных прозрений. И нам кажется, что, только разобравшись в окружавшей Фридриха Пфальцского атмосфере идейных исканий, в мотивах, заставивших его сначала принять, а затем отстаивать в борьбе с врагами богемскую корону, мы сможем найти ответ.