Вояж Проходимца - Илья Бердников

— Правильно, правильно, Петеньку нужно слушать!

Вот же черт криворотый! И угораздило же меня на местного юродивого напороться! Теперь понесет, готовься… И что делать в такой тупой ситуации? Разве что молчать, чтобы не раззадорить и так больного на голову Петеньку.

— Будешь бежать, будешь! — Юродивый стал приплясывать, притоптывать, впрочем не отпуская мою руку. — Ведь ОНА за тобой гонится, вертится, крутится, след твой чует, не собьется, не обманешь, Петенька знает…

«Петенька идиот!» — чуть было не ляпнул я, но взглянул на напряженные лица в зале и сдержался.

Михал чуть через стойку не падал — что-то показывал мне руками, выпучив глаза не хуже Петеньки. И чего он?

— Спроси кто «она»? — донеслось до меня его громкое шипение.

Доброволец-помощник, блин!

— От нее не скрыться, тебя хочет, тебя ищет, шею твою чует, лезвия остры… — бесновался Петенька. — Хоть за тридевять земель, хоть за стены изо льда — не уйдешь ты никуда!

Так, стихи пошли, скоро балет начнется…

— Кто за ним гонится?

Шварц! Еще один помощник! Хотя… может, отвяжется после вопроса?

— Ну кто же это? — спросил я. — Давай выкладывай интригу!

— А спросил, а спросил! Не гордый, сам спросил! — затараторил Петенька, скалясь еще шире и кривее. — Словно ночь она черна, глаза светятся, светятся — все видят! В пропасть вместе с ней! Кровь, кровь, много крови! Мясо горит, как солома…

— Да кто она?! — рявкнул Шварц, которому, похоже, окончательно опротивел этот спектакль.

Петенька замер. На секунду его лицо поменяло выражение, стало хищным, жестким. Показалось — кто-то другой взглянул на меня через блеклые, словно немытые окна, глаза. Глянул — и снова спрятался, ушел вглубь.

— Смерть за тобой идет, Проповедник, — равнодушно, разом потеряв ко мне всякий интерес, пробормотал юродивый.

Его пальцы разжались, и, безвольно опустив руки, Петенька вялой тенью побрел к выходу. Он еще больше ссутулился, весь как-то осел, вроде даже меньше стал казаться. Даже как-то… бесплотнее, что ли? Словно из человека что-то вынули, какую-то внутреннюю силу, яростную сущность, оставив только оболочку, шелуху, что легкий сквозняк подхватил и понес, погнал в сторону дверей.

— Вот незадача, — конфузливо пробормотал Фридрих Францевич, протирая вспотевшую лысину клетчатым платочком, — вот нехорошо как получилось…

— Ерунда какая-то, — пожал я плечами, самому себе не решаясь признаться, что слова сумасшедшего Петеньки все же зацепили что-то во мне, оставили этакое пренеприятнейшее послевкусие.

Как будто воздуха из раскопанной могилы глотнул.

— Да нет, не ерунда, не ерунда… — пропыхтел Шварц, оглядывая замерший зал, застывшие лица водителей. Потом коротышка спохватился, попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривоватой, напоминая мне уже покинувшего зал Петеньку: — Что ж, пойдемте завтракать, молодой человек, и пусть хорошая пища прогонит все глупые мысли!

Я шагнул вслед за Фридрихом Францевичем, но меня снова окликнули:

— Погоди. Значит, это ты — Проповедник?

Да что же за день такой! Я, уже порядком раздраженный, обернулся к окликнувшему меня Михалу:

— Значит.

— Ангел говорил, что ты придешь. Что ж, — Михал медленно прищурился, словно с трудом надвигая веки на крупные глазные яблоки, и сунул мне ладонь, словно поднос протянул: — Будем знакомы. Михал Зоровиц, брат Ангела.

Так вот кого он мне напоминал! Правда, меня сбила нарочито грубая внешность Михала: на своего лощеного братца он мало походил, но было что-то общее в складках у рта, в глазах…

— Рад познакомиться, — я пожал длиннющую ладонь.

— И я рад — Михал ухмыльнулся, но тут же строго покачал головой: — Ведь это тебе я обязан своим местом: если бы ты деньги тогда не доставил в срок, Ангел не выкупил бы эту зону влияния, и я не обосновался бы в здешних краях.

Я начал что-то понимать:

— Эту гостиницу ты построил?

— Около года назад, — в голосе Михала звучала откровенная гордость. — Всегда мечтал о таком заведении: чтоб любой мог отдохнуть здесь, а потом вспоминать: «А хорошо у Михала было, а готовят-то там как!»

Я улыбнулся. Всегда приятно видеть человека, влюбленного в свое дело. Если, конечно, этот человек не маньяк.

Типа Петеньки.

Тьфу! Вот бес косорылый, засел все же в голове!

— Все вещи, необходимые тебе для дороги, уже погружены в транспорт, — стал еще серьезнее Михал. — Ребята с тобой поедут хорошие, правильные ребята: не подведут в крутой момент. Я им сказал: головой за тебя ответят, они поняли… так что не беспокойся: все пройдет нормально, хорошо пройдет. Хотя…

— Стоп, о Петеньке ни слова! — передернулся я. И тут же нарушил свой запрет: — Почему его, вообще, сюда пропускают?

Михал повел лицом, пожевал губами…

— Понятно, — вздохнул я, — обычай такой. Забобоны водителей. Ты-то ему веришь?

Хозяин гостиницы вздохнул еще тяжелее моего и развел руками.

— Михал, а кто этот Шварц? — переменил я тему, кивая на дверь, за которой исчез толстый коротышка.

— Серьезный мужик, — весомо сказал Михал и строго уставился на меня: — Ты не смотри на его вид, он давно в Братстве и человек дела. Ангел ему очень доверяет, да он и не подводил брата никогда. В вашей поездке он будет руководить: опыта и авторитета у него хватает, не сомневайся. Он что-то вроде доверенного лица при серьезных сделках. И если уж Шварц в деле — значит, все получится. Даже несмотря на Петенькину блажь.

— Ты прямо пропагандист успеха, — усмехнулся я. — Спасибо, оратор фортуны. Еще что-нибудь расскажешь?

Михал помялся, даже немного покраснел, глядя куда-то вбок.

Я последовал глазами за его взглядом и уткнулся в Маню, что сидела рядом со стойкой и умильно поглядывала на колбасы, виднеющиеся в проеме, ведущем на кухню.

— Тебя что-то беспокоит?

Михал взглянул на меня, снова перевел взгляд на Маню…

— Всегда мечтал гиверу погладить, — наконец произнес он. — Можно?

Кто заказывал такси до Дубровки?

Лёлик

Когда я вошел в четвертый номер, Шварц с видимым удовольствием откусывал от сложенного в трубочку блина. Перед толстяком, на обширном столе, стояла целая горка блинов, рядом приткнулась глубокая вазочка с красной икрой, стояли графинчики с какими-то явно алкогольсодержащими жидкостями, исходил паром кофейник, тонкие бутерброды, по-видимому с рыбой, усеивали поверхность большого фаянсового блюда…

И везде на столе — пиалочки, соусницы, розетки… с грибами, мясными и сырными закусками, еще чем-то непонятным, но очень аппетитным…