Грузовики "Вольво" - Эрленд Лу

Допплер разводит руками и снова открывает рот, собираясь что-то сказать. Но Грегус только мотает головой — мол, ни-ни. Все, что он сказал, — правда, и оправдания Допплера Грегуса не интересуют.

— Какой гадкий мальчишка! — говорит Май Бритт.

* насчет мамы, Норы и нового малыша.

Это ссылка на предыдущий роман «Допплер», знакомства с которым от вас никто не ждет. Может, и неплохо, конечно, начать с него, хотя как знать. Прочитавшие первую часть, возможно, ждут чего-то незаурядного и от второй, в то время как остальных эти ненужные ожидания не будут отвлекать. Нет, что и говорить, читателей «Допплера» порадуют кое-какие намеки и мелкие детали, которых не приобщенные к первой части нашего эпоса попросту не заметят. Но такова жизнь. Не бывает все и сразу. Коротко дело обстоит так: в начале первой книги Допплер, о котором речь, живет обычной жизнью в Осло, у него свой дом, жена, шестнадцатилетняя дочь Нора и сын Грегус. Но внезапная потеря отца, переживание этой утраты и осознание того, что он не любит людей, заставляют Допплера переселиться в лес. Там он ставит палатку и заводит дружбу с лосенком. Вдвоем они по ходу книги переживают разные мелкие и крупные (в основном мелкие) события.

Роман был выпущен издательством «Cappelen» осенью 2004 года и стал книгой номер один сразу в двух книжных клубах: Норвежском (раздел «Новые книги») и самого издательства «Cappelen». Тогда впервые изменившиеся закон и инструкции позволили книге выйти в двух книжных клубах параллельно, что вызвало оживленные пересуды. По большей части критики встретили «Допплера» хорошо. Некоторые называли роман творческой удачей автора (меня то есть), другие ограничились замечанием о том, что книга интересная и добротная, оставшиеся же сочли (но не высказали этого вслух) роман очередным провалом скучного и примитивного писателя.

Упомянутый новый малыш — сын Допплера и его жены, родившийся в праздник 17 мая (в тот самый день, когда Допплер и его отряд вышли из Осло и двинулись на северо-восток). Появления этого сына Допплер не желал, в отличие от жены, которая, однако, не посвятила мужа в свои мечты своевременно. Допплер, возможно, сблизится и с этим сыном, привяжется к нему и будет радоваться его рождению. Но это, как и многое другое, покажет время.

* насчет поезда Стокгольм — Осло.

Грегус прав: действительно, поезда из Стокгольма в Осло не ходят по выходным дням. И полностью отменены ночные поезда. Более того, циркулируют шокирующие слухи о том, что этот маршрут вообще закроют. Он, видите ли, не окупает себя. Норвежская и шведская стороны никак не могут поделить ответственность и деньги. Пока суд да дело, поезда стали ходить так редко, что мало кому удается подобрать себе подходящий. В результате потенциальные пассажиры железной дороги пересаживаются на самолеты, автобусы и частные машины, и это быстро входит в привычку. Другими словами, между столицами двух самых богатых из развитых стран, по сути, нет железнодорожного сообщения. И это происходит в наше время, когда все уже поняли, что поезд — это палочка-выручалочка, спасение от многих бед, с которыми цивилизованное человечество мучается. Поэтому между всеми остальными европейскими столицами поезда ходят с завидной регулярностью. Разве кому-то придет в голову отменить поезда между Берлином и Веной? А между Парижем и Брюсселем? Да никогда.

Грегус, к счастью, ничего об этой проблеме не знает. Да и вряд ли он сумел бы ее понять. Парень просто радуется, что скоро в Карлстад придет поезд, на котором он сможет уехать. И даже не понимает, как крупно ему повезло.

Наблюдателями за птицами не рождаются. Тут мало одного интереса к этому делу, требуются еще терпение, трудолюбие и сноровка. Ведь опознать летящую птицу нелегко. Да и нелетящую тоже. Здесь помогут только опыт и тренировки, зачастую весьма утомительные. Но человек одной страсти, каким быстро сделался фон Борринг, ни на что свой птичий бинокль не променяет. Почти все в его жизни касается птиц. А то, что к ним отношения не имеет, в конце концов все равно оказывается связанным с ними.

До семнадцати лет фон Борринг не обращал на пернатых внимания. Понятно, что, как и любой нормальный швед, он знал названия простейших птиц. Помимо воробья и утки он мог, например, вспомнить еще кукушку, чижа, грача и скворца. Но при этом он их никогда не видел, о них не думал и не интересовался ими. Как мы уже упоминали, фон Борринг рос хилым ребенком. Вечно постельный режим, гувернеры, строгие, лишенные (по тогдашнему обычаю) теплоты отношения с родителями, уход в книги и фантазии — вот его жизнь. Он был оторван от почвы, а проходить огонь, воду и медные трубы ему было ни к чему. Никакой борьбы с силами природы. Да и тяжкого труда тоже. Когда наконец фон Борринг немного окреп, в нем вдруг проснулся аппетит: Борринг взялся наверстать упущенное по части еды за все предыдущие годы. В считаные месяцы он превратился в рыхлого жирдяя, теперь отторгнутого от сверстников по этой причине. Отец, человек жесткой военной закалки, не мог смотреть на своего заплывшего жиром наследника и отослал его в пансион, чтоб из него сделали человека. И вот там во время экскурсии на прибрежный остров неуемно энергичному учителю физкультуры взбрело в голову устроить забег на время: мальчики должны были обежать этот остров вокруг. На старт! внимание! марш! Толстый фон Борринг, естественно, быстро выдохся и стал отставать от остальных. Бежавший последним учитель ругал фон Борринга на чем свет стоит, но у того был уже кровавый привкус во рту, и он предпочел пережить унижение и сойти с дистанции, чем сносить такие страдания и (в чем он не сомневался) сдохнуть в середине забега. Едва он присел на валун отдышаться, как прискакала птичка. Это была самая обыкновенная синица, но фон Борринга, ничего в тот момент не знавшего о птицах, она совершенно поразила. Он до сих пор помнит, что вдруг почувствовал себя, никчемного, существом избранным и благословенным, раз крохотная пичуга так безбоязненно прыгает по его ноге, словно они добрые приятели. «Какой у нее клювик симпатичный, — заметил он. — И перышки красивые. Мы с ней, конечно, разные, — подумал он, — но ведь и очень похожие. Мы живем в одном мире, дышим одним воздухом, примерно одинаково чувствуем голод и сытость, страх и радость». Поскольку фон Борринг был благородного звания и происходил из одного из лучших домов Вермланда, то он подумал еще — почти автоматически — вот о чем: «Если нас с птичкой ранить, разве у нас не одинаково потечет кровь? И ведь и я, и она засмеемся, если нас пощекотать, и умрем, если отравить. И разве мы оба не станем мстить обидчику, когда с нами поступят несправедливо?» Эти и еще множество подобных мыслей промелькнули в сознании фон Борринга за те несколько секунд, что синица прыгала по его ноге. Нет смысла перечислять их все — по сути они напоминали уже изложенные нами. Но в результате этого мыслительного процесса между фон Боррингом и птицей установилась нерушимая связь на всю жизнь. Причем не только с одной этой синицей, но и со всем птичьим племенем. Короче, тем летним днем на валун присел отдохнуть один фон Борринг — сызмальства одинокий, хилый и болезненный, а через несколько минут это был уже другой, совершенно преобразившийся человек. Теперь у него были миллионы друзей, так что ни холодность учителя физкультуры, ни насмешки товарищей, когда он наконец дотащился до финиша, нисколько его не задели. Он нашел себя и свой путь в жизни. Кто-то приходит к Богу, и это круто меняет его судьбу. А фон Борринг встретил птицу.