Подручный смерти - Гордон Хафтон

– Смерти, значит, так и нет? – задал он риторический вопрос.

Я покачал головой, и тут с лестницы донеслись шаги.

– А я думал, тебя засосало в геенну огненную, – продолжил Мор. – Но не всегда мечты сбываются.

Смерть пропустил высказывание мимо ушей.

– Я не мог найти Шкоду. Оказалось, бродит по улице и страдает.

– А что именно делает?

– Ничего. Просто страдает. Когда я его схватил, он не мог вспомнить, где ключи. Огрызаться начал.

– Хм…

– Я другого и не ждал. Все еще злится насчет повышения.

– Но ты взял, что надо?

Смерть громыхнул перед нами связкой из пяти ключей.

* * *

Отдел болезней размещался в угловой комнате, изогнутой буквой «Г». Три маленьких окна – одно слева и два напротив нас – пропускали достаточно света, чтобы осмотреться, но слишком мало, чтобы работать. На полу лежал линолеум цвета виски, а стены оказались кроваво-красными. Мой вновь пробуждающийся вкус подсказывал, что эти цвета не сочетаются.

– Добро пожаловать в лабораторию, – объявил Мор.

– Свет включи, – предложил Смерть.

В потолке вспыхнула дюжина маленьких встроенных лампочек. При неожиданно ярком свете комната стала еще неуютнее, но зато прояснилось ее предназначение. Она выглядела и пахла, как школьный кабинет химии: деревянные рабочие столы с вмонтированными шкафами и эмалированными раковинами, нагромождение научных приборов, несколько бунзеновских горелок, повсюду газовые краны, резиновые шланги, которых хватило бы на дюжину игрушечных змей, и все пропитано запахом серы. У дальней стены стояли три большие морозильные камеры.

– Записка у тебя? – поинтересовался Смерть.

Мор похлопал по карману пиджака и вытащил смятый тонкий лист бумаги. Аккуратно его распрямил и стал молча читать.

– Что там?

– Так, сейчас… Нам нужна серия «08/99»… Передается через еду. Обращаться осторожно. Убедиться в подлинности целевых объектов. Все как обычно.

– Хорошо. Когда заражаем?

– В запасе еще три часа. Надо бы управиться… – он посмотрел на свои золотые часы -…к часу дня. Так что можно еще сходить куда-нибудь пообедать.

– Замечательно. А где оно?

– Где-то там, – Мор ткнул пальцем в сторону дальней стены.

Я взял на себя крайний правый морозильник, Мор – крайний левый, Смерть – средний. Дверца камеры оказалась тяжелой, и я приложил много усилий, чтобы открыть ее. Она поддавалась медленно, со скрежетом и тряской. Изнутри вырвалось густое облако холодного пара.

– А что мы ищем?

– Большой пластиковый пакет, – ответил Мор. – Коричневый, с наклейкой. На ней номер серии. Главное – не распечатывай. Морозильная камера была битком набита заиндевевшей всячиной. Коробки, канистры, мешки, пластиковые пакеты. Я соскреб лед с крышки небольшого деревянного ящика и прочел: «Штамм оспы». Внутри находились три маленьких металлических цилиндра, обмотанных резинкой и помеченных «Оспа 28», «Оспа 29» и «Оспа 31».

– А где «Оспа 30»?

– Пропала, – ответил Мор. – Одна из неудачных шуток Шкоды. Неизвестно, где это теперь. – Он прервал поиски и посмотрел на Смерть: – И это не единственное, чему он приделал ноги… Лично я вообще не стал бы давать ему ключи.

Справа от ящика находилась большая картонная коробка, доверху заполненная пластиковыми пакетами. В них хранились болезни, о которых я в жизни не слыхал, даты их выхода в свет были расписаны далеко на будущее. Слева лежала дюжина миниатюрных ампул в вакуумной упаковке на картонной подложке. Никаких наклеек или надписей, указывающих на их применение, – однако одной ампулы не хватало. Я хотел поискать снизу, но тут Смерть победно провозгласил:

– Вот оно!

– Дай-ка сюда. – Мор выхватил пакет и внимательно его изучил. – Ты уверен? У нас нет права на ошибку.

– Посмотри, номер тот самый. Здесь же ясно написано. Это оно… Если что, отвечать буду я.

– Ну ладно. – Мор передал пакет мне: – Береги эту болезнь, как себя самого.

Жизнью своей я не дорожил, умер неизвестно как, и даже имени своего не помнил, так что предупреждение прозвучало несколько странно.

* * *

Серия «08/99» по цвету, форме и содержанию оказалась очень знакомой. В пакете лежал набор шоколадок, которые мы с родителями частенько брали в кино, когда я был маленьким. Больше всего я любил оранжевые кругляшки, отчасти потому, что их легко спутать с кофейными. А кофейные я ненавидел всей душой.

Название пакета говорило само за себя: «Пир».

В восемнадцать лет я окончил школу, сбрил свою жалкую редкую бороденку, которую растил около пяти лет, и по стопам отца пошел в полицейские. Просто не знал, чем еще заняться. Мой рост был ровно шесть футов, меня смутно привлекала идея справедливости, и мне нравилась полицейская форма. Так что я записался туда, подыскал себе квартиру и ушел из дома… Тогда же я впервые влюбился. У меня все было четко спланировано: я хотел жениться на подруге детства, мы снимали бы квартиру, родили бы одного ребенка, жили бы душа в душу, а в свободное время я бы чинил часы и читал книги. Как я был наивен.

В отличие от моей мамы. Я навсегда запомнил ее прощальные слова, когда стоял у порога с чемоданом в одной руке и магнитолой в другой.

– Дома тебе всегда рады, – сказала она.

С выбором карьеры я ошибся. Три года подряд я только и делал, что варил кофе, терпел насмешки студентов и туристов и зарабатывал синяки на дежурствах в ночных клубах. Но более всего я ненавидел атмосферу повиновения и подчинения – удушающую и унизительную. Так что никто не удивился, когда в третью годовщину службы я вручил начальству каску вместе с рапортом об отставке.

Служба в полиции породила во мне чувство собственной неполноценности, тупости и ранимости. Мне казалось, что я обманул и свои ожидания, и ожидания родителей. Мне казалось, что с той поры меня будут подстерегать неудачи во всем.

В год отставки кончилась и моя первая любовь. Жизнь бьет каждого, но для наивных приберегает особо изощренные пытки. Я просто не мог вынести того, что моя девушка ушла. И не вынес: оставил квартиру, все продал, потерял связь с родителями. И вскоре мой разум расплавился.

Зомби я стал задолго до смерти. Полгода пьянствовал и влачил жалкое существование, никем не видим, никем не узнаваем. Я погрузился в состояние добровольной амнезии – не помнил, кто я, откуда, к чему стремился. Я забыл, как это – чувствовать и разговаривать. Память представляла собой обрывки чужих слов, непонятно где и когда подобранных. «Подними зад и найди работу… Бесчувственный какой-то… Приживала… Не унывай – может, все обойдется… Вам помочь?» До сих пор не знаю, как выкарабкался из этого кошмара. Должно быть, кто-то помог – из зыбучих песков не выбраться без ветки или чьей-то твердой руки.