«Попаданец» специального назначения. Наш человек в НКВД - Виктор Побережных

Я не выдержал и захихикал первым. Да уж! «Дэмократические прэсса и общественность» явно оставили свой след в душах налетчиков! Наслушались и насмотрелись жути о палачах НКВД, да и босс их наверняка припугивал. Вот и результат! Они ж до усеру боятся теперь! Ну Максимов, ну молодец! Хорошую идею подкинул! А ведь таким говнюком мне показался вначале! Интересно, а мне разрешат с ним просто пообщаться? Нужно спросить.

Отсмеявшись, Меркулов встал.

– Ладно, товарищи офицеры. Приказываю всем отправляться обедать, а потом пойдем пообщаемся с впечатлительными гостями…

Ну что я могу сказать? Не получилось у нас общение! Слишком уж перетрусила пара урок, услышав, кто к ним зашел. Сплошное нечленораздельное блеяние. Блин, до чего же они хотят жить! Ведь еще недавно они считали себя крутью неимоверной, а теперь? Жалкое зрелище! Ничего, ничего! Когда мы вышли из их камер, переоборудованных в одиночные госпитальные палаты, к ним уже направлялись парни Абакумова. Как мне объяснил Мартынов, СМЕРШ «раскулачили» на четырех дознавателей. Лаврентий Павлович решил, что фронтовые особисты смогут помочь «тыловым» быстрее раскрутить попавших к нам бандитов. И поздоровавшись с мужиками, я поверил в это всем сердцем. Было видно, что офицеры, мало того что изрядно тертые и битые жизнью, так еще и глаза… Помню, как мне не по себе стало от взгляда Влодзимирского. Так вот он – отдыхает! У него был холодный взгляд прозектора, а тут… Словно пеплом присыпанная бездна! Причем не по себе стало не только мне. Когда мы уже шли по улице, Меркулов глухо сказал:

– А я ведь и раньше этих мужиков знал. Что же война с людьми делает, – и, как будто устыдившись своих слов, резко продолжил: – Александр Николаевич. Вы сейчас без меня продолжайте. Следуйте в радиолабораторию, там еще много вопросов. А в 21.00 ко мне с докладом!

Интерлюдия. Ближнее Подмосковье, небольшой частный пансионат, 15 июля 2011 г.

– Как он? – Андрей Петрович, держа в руках бокал с тоником, расслабленно сидел в низком кожаном кресле.

– Пока без изменений, товарищ генерал, – молодой врач в хорошем костюме сидел в соседнем кресле. – Гарантий никаких не дам, но шансы хорошие.

– Когда он придет в сознание? Когда с ним можно будет пообщаться?

– Не знаю. Это может произойти сегодня, может через неделю, а может… – доктор развел руками, слегка плеснув своим тоником на мягкий ковер. – Мы можем только надеяться на лучшее, Андрей Петрович.

– Надеяться, надеяться… Что вы за люди такие, врачи. Никакой определенности, кроме как в морге, – генерал невесело усмехнулся. – Сергей. Нужно, чтобы он пришел в себя как можно быстрее! Очень нужно!

– Я понимаю, но ничего не могу поделать, товарищ генерал, – врач опять развел руками. – Пока только результаты обследования и анализы.

– М-да. Результаты, – генерал покосился на маленький столик с лежащей на нем толстой папкой. – Хоть это…

Вернувшись с совещания, я, не раздеваясь, завалился на постель. Наконец-то появилась возможность спокойно подумать обо всем произошедшем сегодня. Сначала по оружию. Теперь у наших достаточно образцов, чтобы разобраться и наладить производство «калашей». Как сказал Меркулов – автоматических карабинов. Пусть будут карабинами, что тут поделаешь. Михаил Тимофеевич еще что-нибудь придумает! Пистолеты и эмпэшки тоже лишними не будут. А вот по компам и остальному… Пусть специалисты разбираются. Не зря с завтрашнего дня какие-то математики и физики подключаются. Им и карты в руки, совместно с технарями-радиомастерами. Интересно, через какое время первые образцы сделают? Новыми рациями они быстро начали страну обеспечивать. Ну это ладно. А вот как с компом поврежденным быть. Внешне-то только корпус да блок питания поврежден. А на самом деле как? И как проверить? Может, как-то к монитору ноута прицепить? Блин! Ну на хрена я в свое время не в технари, а в «економисты» подался! Все равно ведь то, чем занимался, к экономике имело самое отдаленное отношение. Скорее логистикой занимался да всякой хренью. А тут реальные знания нужны! Кстати… На совещании дали список найденного… а почему мне ни одной флешки сегодня не показали?!

Вскочив с кровати, я направился к «отцу-командиру». Комната Мартынова находилась немного дальше по коридору, и он тоже еще не лег. Когда я зашел, Александр Николаевич стоял у окна, в задумчивости выпуская кольца дыма.

– С чем пришел, Андрей? – блин, даже не повернулся. Обидно, однако.

– Вопрос появился, Александр Николаевич.

– Только один? – Мартынов, усмехаясь, повернулся ко мне.

– Нет. Не один, – я тоже улыбнулся. – Первое – почему сегодня не давали флешки? Второе – записывали ли, у кого какую вещь взяли? Меня больше всего интересуют вещи человека в наручниках. И третье. Могу я пообщаться с Максимовым в неформальной обстановке?

– Это под водочку? – сразу уточнил командир. – Можешь. Хоть сейчас. Он тоже изъявлял такое желание. Магазин в одном здании со столовой, как войдешь – направо. Максимов во втором доме слева по улице. Крыльцо у него желтой краской окрашено. А флешки… решили, что с этим будем завтра заниматься. И да. Записывали, что и у кого. Больше нет вопросов?

– Нет, – я пожал плечами.

– А у меня есть. – Мартынов прикурил новую папиросу. – Что скажешь по итогам первых допросов?

Я задумался. Смершевец, бывший на совещании, уверенно сказал, что легко будет только с тем, который перепугал фельдшера. Остальных придется ломать, причем ломать жестко. Как он сказал? «…Этот кутенок, а остальные волчары еще те!..» Да и от этого кутенка инфы уже немало было.

– Да вроде все хорошо идет. «Профессора» жалко. Но, думаю, разберемся и без него. Теперь-то легче станет.

– Эх, Андрей! Вспомни. Тебя же спрашивали о возможной реакции правителей той России!

Тут до меня дошло. Судя по всему, существуют огромные шансы на то, что кто-то из ребят Судоплатова оказался «на той стороне» живым. Значит, он в руках спецслужб. Возможно, вместе с установкой. Если та уничтожена, то им гораздо легче, чем нам, восстановить ее. И тогда…

– ….!…….!………! – я просто не смог удержаться.

– Вот именно, – грустно усмехнулся Мартынов. – Вот именно… Ладно, Андрей, иди, расслабься, пообщайся с «земляком»…

– Слушай, тезка, – я разлил еще по пятьдесят и подал стакан Максимову. – Может, тебе неприятно, тогда извини, но объясни мне – почему…

– Почему я поменял свои взгляды? – перебил меня Максимов. Мы чокнулись, выпили, я захрустел вкуснейшей квашеной капустой, а он заговорил.

– Понимаешь, зема… Когда я попал сюда, мне подумалось, ВОТ ОНО! Вот ШАНС! Новое молодое тело, знания. Союз и так победит, а оказаться в «застенках НКВД», – он хмыкнул. – Думал, уйду за границу, доберусь до Штатов и заживу для себя. Просто для себя. Да и толком-то все продумать не успел. Тебе ТАМ сколько было? Сорок? Мне пятьдесят… Попал сюда, гормоны прут, хочется прыгать, скакать, и страх, как ни странно. Страх все это потерять. Вот и… А потом меня взяли. Сам не знаю, что со мной произошло, когда я увидел самого настоящего Берию. Это даже шоком не назовешь! Это было что-то другое, даже не знаю, как назвать то свое состояние. Уже сейчас я понимаю, что только тогда до меня окончательно дошло, что все происходящее со мной наяву. Может, у меня тогда даже крыша поехала, немного… Да и тело мне досталось с повреждением головного мозга, часто от головной боли выть хочется, но это так, лирика. А тогда… Начались допросы, «беседы» с врачами и специалистами. И знаешь, что меня постоянно задевало? Взгляды этих людей на меня. Не было злости или ненависти, не было равнодушия. Жалость и презрение, только жалость и презрение… Нет, меня презирали не как врага или конченого подонка, а как… Ну, как мы смотрели на здорового мужика, просящего милостыню, или на жиголо. Вот именно, такое презрение и было в глазах людей. А однажды… Однажды проснулся ночью и думаю. А что бы сказал мой отец, узнай он обо мне? Его брат, дядя Паша. Он в семидесятом умер. В войну он танкистом был, восемь раз горел. А батя – пехота. В сорок четвертом призвали. «Знамя», «Звезда» и «За отвагу». И так мне паршиво и погано стало! Жить не хотелось! А утром попросил о встрече с руководством и стал работать. И знаешь, что мне особенно нравится теперь? А?