Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов

– Скажите мне, я обязан быть этим – как его? – свидетелем?

– Обязаны, товарищ Михайлов. А когда я вызову к себе или, если для вас это более удобно, нанесу вам визит, то попрошу подписаться, что вы уведомлены об ответственности по закону за дачу ложных показаний.

– Я? Уведомлен?

– Ну разумеется! Я ведь обязан буду уведомить вас.

– Сейчас, значит, составлять протокол не будете?

– К сожалению, бланков не захватил. Вы давно знаете этого человека?

– Недавно. Случайно познакомились.

– Где, если не секрет?

– Какой же тут секрет, если я обязан по закону? В магазине с ним разговорился, в антикварном, на Арбате. Между прочим, имейте в виду: я только сейчас от вас узнал, что этот субъект иностранец!

– А фамилия?

– Мало ли у нас людей с нерусскими фамилиями? Может, он из Прибалтики?

– Резонно. Но все это к делу отношения не имеет. Он что, картину у вас хотел купить?

– Можно сказать, что и картину, – усмехнулся Михайлов. – Во всяком случае, в этом роде.

– Вы-то сами картины пишете?

– Я, знаете ли, больше реставратор. Но и пишу, конечно, немного, для себя.

– Он у вас уже что-нибудь приобрел?

– Так, одну штучку. Пустячок.

– Платил советскими деньгами?

– Я же сказал вам, что принял его за нашего? А с валютой никогда дела не имел.

– Понимаю! – кивнул Люсин. – Сколько вы взяли с него за рублевскую «Троицу»?

– Ух ты! Не в бровь, а в глаз, товарищ начальник! Все ищете!

– Да нет, Виктор Михайлович, к сожалению, не все.

– Это он сам вам об иконе сказал, или своим умом дошли? Дедуктивным, так сказать, методом?

– Я охотно отвечу на ваши вопросы, но сначала все же позвольте спрашивать мне. Сколько вы получили за икону?

– Пятьсот.

– Это за рублевскую-то школу?

– Она такая же рублевская, как… – Силясь найти сравнение, он пошевелил пальцами, словно раздавал карты. – Это старая, безнадежно испорченная доска, вновь расписанная в девятнадцатом веке. Цена-то от силы ей рублей семьдесят. Ну, сто!

– Сознательно, значит, обманули покупателя?

– Обманул? И не думал. Она ему понравилась, я назвал цену, а он взял. Все законно.

– Выходит, он сам обманулся? По неопытности?

– Не думаю. Рублевская школа потянула бы как минимум еще на два нолика. Эта же штучка вполне качественная, редкая. Где ее достанешь? Тут и переплатить не грех. И тем более, вы говорите, что он иностранец. У них там она столько и потянет, да еще в долларах. Прямой смысл был ему купить.

– А вывезти?

– Это уж его дело. Я не знал, что он иностранец.

– Когда вы с ним познакомились?

– В понедельник.

– Где передали икону?

– У меня дома, на другой день.

«То есть во вторник, а в среду он уже не вернулся ночевать в свой номер. Так-то вот…»

– Кто-нибудь еще знал об этом?

– О чем это вы?

– Я имею в виду, знал ли кто-нибудь, что этот человек купил у вас за пятьсот рублей, как вы говорите, копию рублевской «Троицы»?

– Не думаю. Я-то, во всяком случае, никому ничего не рассказывал, но за иностранца, конечно, не поручусь.

– А если бы кто-то случайно узнал про это и, не будучи, конечно, осведомлен, что икона на самом деле представляет собой всего лишь копию, сделанную в прошлом веке, попытался ею завладеть?.. Улавливаете ли мою мысль?

– Тюкнул иностранца, чтобы присвоить ее?

– Ну, необязательно это… – поморщился Люсин, – но примерно. Возможно такое?

– Вам виднее, – пожал плечами Михайлов. – Скажу только, что и за меньшее убивают.

– Что вы имеете в виду?

– А вон таксиста позавчера какая-то сволочь по голове трахнула. Мне нынче шеф все рассказал, пока сюда в гостиницу вез. У него всего выручки-то семь рублей было, как потом по счетчику определили. А тут икона, за которую полкуска плачено, а она, может, куда больше стоит… Могли соблазниться…

– Не подозреваете – кто?

– Кто ж его знает, с кем он тут познакомился?

– А с вами как?

– Да разговорился я с ним, на свою беду, в комиссионке. Там три миниатюрки продавались на финифти: «Преподобный Серафим», «Сергий Радонежский» и «Нечаянная Радость» – всего сто рублей. Он их в лупу разглядывал, сомневался насчет трещин. Финифть, конечно, дело верное, чистый восемнадцатый век. Я ему и посоветовал купить. Он уже и чек велел выписывать, да махнул вдруг рукой и сказал, что возьмет одного Будду – он еще и Будду там присмотрел, – потому, как хочет настоящую, писанную на доске икону и, по возможности, древнюю. Ему, конечно, идола завернули и говорят, что иконами не торгуют! Тут я сказал, что зря он миниатюры не купил, долго они на прилавке не пролежат. Я как в воду глядел, потому что в среду их уже не было. Будь у меня тогда деньги – я бы сам их купил. Одним словом, вышли мы из магазина вместе, разговорились, я и пригласил его к себе кое-что поглядеть – не для продажи, конечно, тогда я об этом и не думал.

– У вас много икон?

– Нет, не очень… Случайно попадаются, конечно, я же реставратор.

– Ваши иконы, Виктор Михайлович, меня не волнуют, – заверил его Люсин, – собирайте себе на здоровье, дарите их или там продавайте, если это не нарушает закона. Меня только иностранец интересует. Он что, сам предложил вам продать ему икону?

– Конечно, сам! Он сразу на нее глаз положил. «Подлинник?» – спрашивает.

– А вы?

– А что я? Я говорю: «Подлинник, хотя и не рублевской школы». Разве не правду сказал? Он же спрашивает: «А время приблизительно то же?» – «Ну, – сказал ему я, – время точно установить не удалось». Он тут же полез за бумажником и спросил: «Сколько?» Я назвал ему цену, он без звука отдал. Вот так…

– Вы говорите, он в тот день приобрел в магазине Будду?

– Да, в понедельник.

– Не сможете ли описать мне его?

– Отчего же? Бронзовый, со стершейся позолотой. Страшный такой. Волосы – как пламя, пузатый, с натуралистическими подробностями.

«Он самый и есть. Надо будет позвонить – справиться, когда продали».

Люсин сделал в блокноте пометку, потер лоб, сморщившись, помолчал с минуту, потом спрятал свои записи и сказал:

– Ладно, товарищ Михайлов. Спасибо за информацию. На сегодня, думаю, все. Простите, что отнял у вас, – он взглянул на часы, – двадцать пять минут. Вы сейчас куда?

– Домой, с вашего позволения. Не возражаете?