Тертый калач - Кирилл Максимов

– Непременно. Я работаю профессионально – заказчик всегда прав.

– Надеюсь, я не зря тебе деньги плачу.

– Все будет в лучшем виде. Я еще немного компьютерной графики добавлю. Ну там солнечные блики на волнах, блеск в глазах на «крупняках». – Оператор почувствовал, что им уже тяготятся. – До встречи, до свидания, – откланялся он и сбежал по трапу в катер.

Вскоре плавсредство уже чертило на море дугу белопенного следа. Диваков проводил его взглядом. Маша чувствовала в душе странную пустоту. Вроде бы стоило радоваться. Нашелся отец, сделал очень дорогой подарок, о котором она не могла и мечтать – собственную квартиру в столице. Да и денег подкинул. Правда, сколько не сказал, но это можно будет проверить в любом банкомате.

Однако пустота из души не уходила. Рядом с ней стоял абсолютно чужой ей человек.

– Пошли, дочка, – сказал Диваков, указывая на раздвижную дверь зеркального стекла.

Яхта казалась безлюдной, хотя было понятно, что на ней находится команда. Маша оказалась в просторной кают-компании. Три стены стеклянные, одна глухая, облицованная какой-то дорогой древесиной.

– Мореный дуб, – пояснил хозяин яхты.

– Понятно, – сказала девушка.

Посередине стояли два огромных дивана-бегемота, обтянутые шкурами зебры. На глухой стене была распята шкура белого медведя. Довольно экзотичная для здешних широт, но, наверное, она должна была напоминать о российском происхождении яхты.

– Садись, дочка, – Диваков указал на диван.

– Спасибо.

Маша присела на самый краешек. Сам Георгий Иванович подошел к бару, открыл дверцу, внутри загорелся мягкий желтый цвет.

– Ты что будешь пить? – спросил он так, словно бы бар был безразмерным, и в нем могло найтись все, что угодно.

– Я не пью. – Маша и сама бы не объяснила, почему соврала, она себе иногда позволяла немного выпить.

– Странно, – пожал плечами Диваков. – Мать твоя выпить любила, и немало, – как о покойнице, в прошедшем времени, сказал о Людмиле Георгий Иванович. – А я вискаря глотну. Разволновался. Честно, разволновался.

Диваков вернулся к мраморному столику между диванами с бутылкой виски и бутылкой минеральной воды, двумя стаканами. Плеснул себе спиртного, затем налил дочери воды.

– Ну за знакомство, Маша.

– За знакомство.

Девушка почувствовала, что не в состоянии сказать отцу «ты».

– Как у тебя дела? Поступать собралась?

– Собралась. Мама просила привет передать, – вспомнила Маша.

– Спасибо.

Пока удавалось обходиться фразами, где не надо было употреблять обращение «ты» или «вы». Диваков прочувствовал и этот момент.

– Говори мне «ты», «папа», ну, в крайнем случае, «отец».

– Хорошо, отец.

– Ты же сама слышишь, как неправильно это звучит. Скажи мне «папа».

– Хорошо, папа.

– Вот теперь в самом деле хорошо, – рассмеялся Григорий Иванович.

И тут у него в кармане рубашки зачирикал телефон. Он вытащил мобильник, взглянул на экран.

– Извини, по делу звонят, – сказал он. – Бизнес – такая вещь, что не я деньгами кручу, а они мной, – усмехнулся он.

– Мне выйти? – спросила девушка.

– И не думай. У меня от тебя секретов быть не должно, – Диваков щелкнул ногтем по экрану, ответил: – Слушаю… Да, да, реанимируйте наш архитектурный проект, раз уж участок освобождается… «Геотехнологии» правильное заключение дали… Ну и с Минкультом согласуйте, только срочно… Прессу подключите, чтобы потом меньше проблем было… Да, даю добро. Держите меня в курсе.

Диваков отключил телефон, положил его на стол, посмотрел на дочь, та отвела взгляд.

– Я не могу привыкнуть, – сказала она.

– А ты привыкай. Я тебе не чужой человек. Конечно у меня сейчас другая семья.

– Я как-то упустила. У тебя… в смысле у меня есть братья или сестры?

– Есть брат, как-нибудь познакомлю. Он сейчас в Штатах пропадает. – Диваков взял мобильник, вывел на экран фотографию.

Маша глянула – типичный мажор.

– Ничего такой. На тебя похож, – сказала она чистую правду.

– Ты тоже на меня похожа, – улыбнулся Диваков. – Как только твою фотографию увидел, сразу понял, что ты моя дочь. Даже экспертизу не заказывал. – Он разжал кулак, положил на стол раскрытую ладонь. – И ты свою рядом положи, – попросил он, затем принялся сравнивать линии, оказалось, что они тоже похожи.

– Я тебя не таким представляла, – произнесла девушка.

– Понимаю, тебя с самого детства мать против меня настраивала. Ожидала увидеть монстра. А я не такой.

Вновь зачирикал мобильник. Диваков глянул на дисплей, отвечать не стал.

– Жена звонит, – пояснил он. – Я тебя с ней тоже как-нибудь познакомлю. Молодец, что приехала.

– Спасибо за подарки, – неуверенно произнесла Маша.

– Ерунда, – махнул рукой Диваков. – Ты моя дочь, и этим все сказано. Твоя квартира пока без отделки. Ты же сама дизайнер, вот я и решил, чтобы ты на свой вкус все там сделала. Так что пока можешь пожить на моей вилле под Марселем. А мне завтра в Москву возвращаться надо – дела.

– Мне тоже в Москву надо, к поступлению готовиться. Вместе и поедем. Можно?

Диваков задумался.

– Это хорошо, что такая настырная, время не хочешь терять, учиться собираешься. Твой брат не такой, к сожалению. Что ж, дочка, вернемся вместе. Вместе и поживем у меня дома, пока ты свою квартиру в порядок приведешь.

– Я не готова.

– А я готов. Дочь ты мне или не дочь? Вот и не спорь с отцом.

Чувствовалось, что Диваков говорит искренне. Если раньше он хотел просто откупиться от Маши, то теперь почувствовал в ней жилку, умение цепляться в этой жизни – то, чего начисто был лишен его единственный сын. В конце концов, бизнес, деньги имеют смысл, если есть их кому передать. Не оставить, а именно передать. Григорию Ивановичу показалось, что Маша в будущем вполне может претендовать на часть его строительной империи. Правда, он не стал этого озвучивать, решил получше присмотреться к дочери.

– Значит, решено, завтра мы с тобой в Москве.

Богдан бросил поверх одежды плавки с еще не отрезанной этикеткой, закрыл крышку небольшого чемодана и защелкнул замочки. Чемодан был не новый, с ним Князеву довелось поездить по гарнизонам. Билеты и документы лежали на столике возле дивана. Завтра ему с утра предстояло вылететь чартером в Барселону. Раньше Богдан никогда не выезжал на Запад, а потому слегка волновался, даже выучил несколько фраз по-испански, чтобы иметь возможность поблагодарить, попросить прощения, поприветствовать. Он по опыту знал, что ничего так не дорогу сердцу человека другой национальности, как несколько слов от представителя иного народа, произнесенные на его родном языке.