Бывшая - Надежда Мельникова

— Ну папа?! — хнычет Дашик, надув маленькие губки.

— Даша! — строго од?ргивает её Макар.

Раньше я бы подумала, что это забота обо мне. Теперь я почти уверена — ему не нравится, что Дашка висит на мне, не переставая.

В лифт мы с бывшим мужем заходим молча. Старшая держит папу за руку, доставая вопросами о том, почему Дашке перевязали только одну руку, ведь капли закапывают в оба глаза, если один воспаляется. А младшая стоит возле меня, прижимаясь к боку и обнимая здоровой рукой.

Макар снова в костюме, на этот раз коричневом, с идеально выглаженной рубашкой цвета беж. А я всё в тех же свитере и джинсах, желания наряжаться у меня нет совсем. Да и глупо это как-то. С некоторых пор мне совершенно ясно, что бывшему мужу плевать, как я выгляжу.

Он открывает дверь ключом, пропуская нас вперед. Мы с девочками моем руки, я веду их в детскую, помогаю переодеться, но спать они не хотят, обе просят кушать. На кухне мы сталкиваемся с Макаром, который успел переодеться в хлопковые спортивные штаны и белоснежную майку, обтягивающую широкую твердую грудь и открывающую сильные прокачанные руки. Мой бывший поднимает на нас серьезный, сосредоточенный взгляд, а затем возвращается к своим делам — раскладывает мясо и салат по тарелкам. Это так странно, он ведь очень много улыбается и шутит обычно, а тут как будто совершенно другой человек. Я понимаю, Макар терпит всё это ради Даши, меньше всего на свете он хотел бы сегодня ужинать в моей компании. Испытываю ощущение полной безнадёги.

— Я не буду есть, спасибо.

— Как хочешь.

Высыпает мою порцию обратно.

На самом деле, я очень хочу есть, но не могу себя заставить переступить через это его равнодушное выражение лица. Макар не хочет всего этого, он мечтает, чтобы меня здесь не было.

Мой бывший никогда не умел резать тонкие кусочки, у него всегда получались ломти. Вот и сейчас он откромсал несколько кусков сыра, заставив меня грустно улыбнуться.

— Можно, я нарежу?

Макар молча оставляет нож и просто отходит в сторону. Я начинаю резать тонкие ломтики, а в это время Машка принимается петь. Для нашей старшей дочери хорошо петь — это значит петь громко, при этом у неё тяга к драматическим песням с надрывом, в итоге получается немного смешно. Она где-то понабралась взрослых песен и поет об умирающей любви. Даже позу выбрала довольно трагическую, но выступает таким дурным голосом, что улыбку сдержать невозможно.

Макар садится на стул, подхватывает бегущую Дашку, усаживая рядом, помогает ей с едой. И когда Машка выходит на второй виток своей драмы, он не может сдержать смешок. Я любуюсь ими. Макар нарезает для Дашки кусочки мяса, а старшая становится за его спиной и, приобняв отца, завершает свою песню ещё громче. Глупо улыбаюсь, режу сыр, не глядя, и, полоснув острым ножом по пальцу, морщусь от боли.

— Мама, у тебя кровь! — вскрикивают девочки одновременно.

Макар встает со стула и молча достает свою аптечку в пластиковой коробке. Он всегда считал, что дома должен быть определённый набор лекарств. В детстве его старший брат очень сильно поранился и маленький Макар спас его, потому что вовремя перевязал рану и наложил жгут. У него на этом пунктик. Мне кажется, он мог бы стать врачом. Но сейчас он мне не помогает, даже не открывает свой ящичек с лекарствами, просто ставит его передо мной и отходит в сторону.

— Спасибо, — тихо благодарю я.

Девочки причитают, охая и переживая, а Макар полностью игнорирует ситуацию, возвращаясь к ужину.

Я лью на палец перекись, но справиться с пластырем у меня не получается. Первой посодействовать вызывается Машка, но вместо помощи она портит три пластыря, потому что распечатывает их неправильно. Они слипаются. Дальше левой рукой помогает сползшая со стула и жутко переживающая, что из матери вытечет вся кровь, Дашка.

— Пустите, — не выдерживает Макар и, положив вилку, обходит стол.

Он берет мою руку в свои ладони, и я непроизвольно прикрываю глаза от удовольствия, внутри вспыхивает пожар. Он всегда обо мне заботился: доставал занозы, дул на обожжённый палец. Я уверена, мне это будет сниться. Его близость, то, как он нечаянно касается меня плечом. Он стал такой огромный, крупный во всех смыслах, всё бы отдала, чтобы забраться к нему на колени и, положив голову на эту каменную грудь, уснуть в его объятиях, окунуться в его запах, просто обнимать двумя руками и дышать с ним одним воздухом. Я скучаю по его губам, после него меня никто не целовал. Они у Макара особенные, немного сухие, но от того только приятнее. Сердце щемит от любви.

— Где ты живёшь? — хрипит Макар совсем рядом, вырывая меня из мечты, в которой мы все вместе.

Я, он и наши девочки, на них смотришь и сразу понятно, чьи они дочери. Потому что волосы папины, а пальчики рук и ног мамины. А ещё — старшая улыбается совсем как отец, а хмурится, как тетя Софа — мамина сестра.

— Где ты живёшь? — повторяет Макар.

При этом на меня не смотрит, первую медицинскую помощь оказывает.

Не знаю я, что ему на это ответить, и как теперь с ним общаться. Правду говорить или приукрашивать, демонстрируя что у меня всё отлично? Раньше мне никогда не приходилось подбирать с ним слова.

— Какое это имеет значение? — едва заметно улыбаюсь, отвечая тихим голосом.

— Это имеет первостепенное значение. Если ты живешь у какого-то мужика, то я не хочу, чтобы мои девочки бывали в его квартире.

Желание улыбаться пропадает сразу и надолго. Я живу у мужика?! Хоть плачь.

— Бабушка говорит, что мама любит тебя, а живет с тетей Софой, — опережает меня Машка, пробегая мимо стола и заставляя покраснеть до кончиков волос.

— Бабушка говорит глупости, садитесь за стол, никто во время еды не бегает! — строго парирует Макар.

Остаток ужина мы проводим в тишине, после еды я увожу девочек в ванную комнату, по очереди обдаю их душем. Макар в мытье участия не принимает, лишь наблюдает издалека и молча подает полотенца.

Дашке приходится дать лекарство, так как рука её беспокоит, и она не может уснуть. Машка вырубается сразу. Когда обе девочки засыпают, я прохожу мимо гостиной, где сидит Макар.

— До свидания, — кидаю ему, направляясь к входной двери.

На часах половина двенадцатого, Дашка долго хныкала из-за руки, заснула поздно. Денег по-прежнему нет. Вряд ли второй раз мне снова повезет с попуткой. Пешком далеко.

Натягиваю обувь и с тяжелым сердцем открываю дверь. Конечно, он не обязан мне помогать.

— Стой. — Появляется в коридоре бывший. — Вызову тебе такси.

Первый порыв — отказаться. Но слишком хорошо помню прошлый раз, мне страшно.

Макар безрезультатно тычет в одно приложение. Потом в другое.

— У них какая-то забастовка.

— Валентина Павловна же уехала вечером.