Нога судьбы, пешки и собачонка Марсельеза - Александра Николаенко

Но у Заблудшей ни на антресолях, ни под диваном Семена Николаевича не оказалось. В мебельных гарнитурах этой хищной и бессовестной Анны была только пыль разбитых вдребезги девичьих надежд, пожелтевшее нижнее белье, собрания сочинений и все та же плесень.

Галина Семеновна хлопнула дверью перед утиным носом мерзавки и, всклокоченная, неумолимая, вылетела на лестничную площадку, где была облаяна крошечной собачонкой Райских.

Галина Семеновна и Людмила Анатольевна, встретившись, облобызались. У второй муж пропал тоже, но по телефону сказал, что пропадает в редакции.

Женщины зашептались об этих странных исчезновениях и побледнели. Марсельеза завыла.

Разлучница Заблудшая мигала в глазок. На лестничной клетке шестого этажа дома литераторов стало жутко и душно от дамского шепота и происходящих событий.

Где-то в шахте хлопнула лифтовая дверь, задребезжала решетка. Все три дамы, находившиеся на лестничной клетке, посмотрели на часы и побелели. Это не могла быть вдова Феклиста. Время вдовы закончилось. Или еще не пришло.

Из побелелых дамы превратились в зеленых.

Лифт медленно поднимался.

Они, онемев, не могли даже пошевельнуть языками.

Лифт поднимался.

В нем мог подыматься растерзанный труп исчезнувшего днем со своего рабочего места Стафилококкова Семена Николаевича.

В нем мог подыматься маньяк, собиравшийся совершить свое новое «грязное исчезновение».

В нем мог возвращаться из редакции Антон Павлович Райский…

В нем…

Лифт грохнул, осел, вздохнул чем-то могильным…

И распахнулся.

Блондинка Заблудшая зажмурила смотрящий бесцветный глаз. Дамы на лестничной клетке зажмурили четыре.

Из распахнувшегося лифтового гроба никто не вышел.

Был поздний весенний вечер. Над двором дома № 13-бис по улице Героев разверзлась космическая бездна.

Улица Героев была пуста. По ней скользили крысы.

Млечный Путь описывал над собачьей площадкой таинственный полукруг. Желтая луна роняла призрачные блески повсюду, где могла уронить. В распахнутом окне кабинета Антона Павловича стояли звезды, внизу шевелились косматые тени и орали коты.

Антона Павловича в кабинете не было. Не было Антона Павловича и на кухне.

Его не было в уборной и даже на балконе, за нежным тюлем трепещущих на ветру занавесок, не было Антона Павловича.

«Где же он тогда, наш драгоценный Антон Павлович, в этот сумеречный час?» – спросит, быть может, читатель.

«Где носит черт этого старого плевуна-ненавистника, какие дела заставляют его шататься невесть где, когда, неподвижно застыв на доске, не в силах сами по себе сдвинуться с места даже на одну клетку, ожидают его воли шахматные фигуры?» – спросит, быть может, читатель.

«Неужели этот несчастный и злой чудак пополнил собой список исчезновений, происходящих в городе?» – спросит, быть может, читатель.

Но нет, Антон Павлович не пополнял собой этого печального списка.

Включив в этот поздний час канал «Культура», любопытствующие по поводу исчезновения Антона Павловича могли бы с облегчением для себя воскликнуть: «Вот он где, старый вурдалак!» – и со спокойной совестью переключить Антона Павловича на что-нибудь более интересное.

Например, Феклиста Шаломановна смотрит в полночь сериал «Кровавый Опоссум», который, правда, повторяют с утра, но утром у Феклисты Шаломановны, как известно, другие дела.

Людмила Анатольевна тоже смотрит «Кровавого Опоссума», тем более что сценарий к «Опоссуму» писал ее муж, получая, кстати, неплохие деньги.

И нашедшийся Стафилококков со Стафилококковой дружно смотрят «Кровавого Опоссума».

«Опоссума» смотрит также Заблудшая Анна – смотрит вместе с Заблудшей Аленой, так как у бесцветных и одинаково коварных одиноких сестер Заблудших один на двоих телевизор на кухне.

Смотрят «Кровавого Опоссума» и прочие жители дома № 13-бис по улице Героев. И именно потому в этот поздний час вымирает улица Героев, и по ней беспечно и безнаказанно шныряют крысы.

Крысы шныряют по улице Героев так беспечно и безнаказанно, потому что коты Феклисты Шаломановны Бессоновой также смотрят «Кровавого Опоссума» из-за штор балкона сумасшедшей вдовы.

Словом, все, решительно все жители города и даже подмосковные жители, у которых ловится канал «Россиянин», смотрели «Кровавого Опоссума», в то время как Антон Павлович давал очень интересное интервью по каналу «Культура».

И это очень обидно.

Обидно потому, что на следующее утро интервью с Антоном Павловичем не повторяли, как повторяют этого противного «Опоссума», а ночью все смотрели «Опоссума», и никто, решительно никто, даже Людмила Анатольевна, так и не узнал, о чем говорил Антон Павлович в своем интервью…

Никанор Иванович Сашик был единственным человеком, кто слышал, о чем говорил в своем интервью Антон Павлович. Так случилось, что Сашик сам брал это интервью у Антона Павловича, благодаря чему был лишен возможности посмотреть в тот вечер «Кровавого Опоссума». Впрочем, Сашик и без интервью никогда не смотрел «Опоссума» по вечерам.

«Опоссума» Сашик посматривал утром, пока пил кофе и ел колбасу перед выходом в редакцию.

Смотреть «Кровавого Опоссума» считалось плохим тоном.

«Ты смотрел вчера „Опоссума“?» – спрашивал кто-нибудь у кого-нибудь.

И тот отвечал:

«Никогда не смотрю эту чушь!»

«Ужасная дрянь!» – оглашался спросивший и бежал искать того, кому посчастливилось посмотреть, чтобы узнать, что случилось в пропущенной серии.

Обыкновенно смотревших не находилось.

Никанор Иванович работал на трех работах. Ему нужны были деньги. И это нужда равняла Никанора Ивановича со всеми теми, кто смотрел тем вечером «Кровавого Опоссума», и со всеми теми, кто «Кровавого Опоссума» в тот вечер так и не посмотрел.

Днем Никанор Иванович служил спецкором в газете Вениамина Александровича Карпова «Центральная славь».

В обеденный перерыв снимался в массовке ежедневного телевизионного шоу «Жени меня», вечером, если успевал и не оказывался совсем пьян, озвучивал гусеницу Огорошу для детской утренней передачи «Мой садик», а ночью Никанор Иванович иногда брал на «Культуре» интервью у тех, у кого больше никто интервью брать не хотел.

– Спасибо, Антон Павлович! – искренне поблагодарил Никанор Иванович Антона Павловича за интервью, которое наконец закончилось, и протянул писателю через стол руку. Антон Павлович с удовольствием пожал протянутое и больше не выпускал.