Камера обскура - Владимир Набоков

«Ты меня обокрал, и теперь я ухожу».

Опять все заурчали, как давеча на улице, и опять ей стало страшно.

«О краже не может быть и речи, – злобно сказал Отто. – Это деньги не твои, а деньги, высосанные так или иначе из нашего брата. Ты эти фокусы оставь – насчет кражи. Ты…» Он сдержал себя и заговорил тише. «Вот что, Магда. Изволь сегодня же взять у твоего друга немного денег, для меня, для семьи. Марок пятьдесят. Поняла?»

«А если я этого не сделаю?» – спросила Магда.

«Тогда будет месть, – ответил Отто спокойно, – О, мы все знаем про тебя… Невеста – скажите пожалуйста!»

Магда вдруг улыбнулась и прошептала, опустив ресницы:

«Хорошо, достану. Теперь все? Я могу идти?»

«Да постой же, постой, куда ты так торопишься? И вообще, знаешь, надо видаться, мы поедем как-нибудь за город, правда? – обратился он к друзьям. – Ведь бывало так славно. Не зазнавайся, Магда».

Но она уже встала – допивала стоя свое пиво.

«Завтра в полдень на том же углу, – сказал Отто, – а потом завалимся на весь день в Ванзей. Ладно?»

«Ладно», – сказала Магда с улыбкой и, кивнув, вышла.

Она вернулась домой, и, когда Кречмар, отложив газету, подошел к ней, Магда зашаталась и склонилась, притворяясь, что лишается чувств. Вышло очень удачно. Он испугался, уложил ее на кушетку, принес коньяку. «Что случилось, что случилось?» – спрашивал он, гладя ее по волосам. «Ты меня теперь бросишь», – простонала Магда. Он переглотнул и вообразил самое страшное: измену. «Что ж? Застрелю», – сказал он про себя и уже спокойно повторил: «Что случилось, Магда?» «Я обманула тебя», – сказала она и замолкла. «Смерть», – подумал Кречмар. «Ужасный обман, Бруно, – продолжала она. – Мой отец – вовсе не художник, а бывший слесарь, теперь швейцар, мать моет лестницу, брат – простой рабочий. У меня было тяжелое, тяжелое детство, меня колотили, меня терзали…»

Кречмар почувствовал невероятное – нежное и сладкое – облегчение, а затем – жалость.

«Нет, не целуй меня, Бруно. Ты должен все знать. Я бежала из дому. Я служила сперва натурщицей. Меня эксплуатировала одна страшная старуха. Затем у меня была несчастная любовь – он был женат, как вот ты, и жена не дала ему развода, и тогда я его бросила, хотя безумно любила. Затем меня преследовал старик банкир, предлагал мне все свое состояние, и тогда пошли грязные сплетни, но, конечно, – вранье, он ничего не добился. Он умер от разрыва сердца. Я начала служить в „Аргусе“. Ты понимаешь, – он обещал меня сделать звездой экрана, а я выбрала честный путь…»

«Счастье мое, счастье», – бормотал Кречмар.

«Неужели ты не презираешь меня? – спросила она, стараясь улыбнуться сквозь слезы, что было очень трудно, ибо слез-то не было. – Это хорошо, что ты меня не презираешь. Но теперь слушай самое страшное: брат меня выследил, он требует у меня денег, будет теперь нас шантажировать… Ты понимаешь, когда я увидела его и подумала: мой бедный, доверчивый заяц не знает, какая у меня семья, – тогда, знаешь, тогда мне стало стыдно уже от другого – от того, что я тебе не сказала всей правды, – так стыдно, Бруно…»

Он обнял ее, нежно защекотал, она стала тихо смеяться (как просто удалось оставить брата в дураках).

«Знаешь, – сказал Кречмар, – я теперь боюсь тебя выпускать одну. Как же быть? Ведь не обратиться же в полицию?»

«Нет, только не это», – необыкновенно решительно воскликнула Магда. Она почему-то боялась полиции и полицейских.

Утром она вышла в сопровождении Кречмара – надо было накупить легких летних вещей, а также мазей против солнечных ожогов: Сольфи, адриатический курорт, намеченный Кречмаром, славился своим сияющим пляжем. Садясь в таксомотор, она заметила брата, стоящего на другой стороне улицы, но Кречмару не показала его.

Появляться с Магдой на улице, переходить с ней из магазина в магазин было для Кречмара сопряжено с неотступной тревогой: он боялся встретить знакомых, он еще не мог привыкнуть к своему положению. Когда они вернулись домой, слежки уже не было; Магда поняла, что брат смертельно обиделся и теперь примет свои меры. Так оно и случилось. Дня за два до отъезда Кречмар сидел и писал деловое письмо, Магда в соседней комнате уже укладывала вещи в новый сундук; он слышал шуршание бумаги и песенку, которую она, с закрытым ртом, без слов, не переставала тихо напевать. «Как все это странно, – думал Кречмар. – Если гадалка предсказала бы мне под Новый год, что через несколько месяцев моя жизнь так круто изменится…» Магда что-то уронила в соседней комнате, песенка оборвалась, потом опять возобновилась. « Ведь пять месяцев назад я был примерным мужем, и Магды просто не существовало в природе вещей. Как это случилось быстро. Другие люди совмещают семейное счастье с легкими удовольствиями, а у меня почему-то все сразу спуталось, и даже теперь я не могу сообразить, когда допущена была первая неосторожность; и вот сейчас я сижу и как будто рассуждаю здраво и ясно, и на самом деле все продолжается этот полет кувырком неизвестно куда…»

Он вздохнул и принялся за письмо. Вдруг – звонок. Из разных дверей выбежали одновременно в прихожую Кречмар, Магда и кухарка. «Бруно, – сказала Магда шепотом, – будь осторожен, я уверена, что это Отто». «Иди к себе, – ответил Кречмар. – Я уж с ним справлюсь».

Он открыл дверь. На пороге стоял юноша с грубоватым неумным лицом – и все же очень похожий на Магду. На нем был довольно приличный синий костюм воскресного вида, конец лилового галстука уходил, суживаясь, под рубашку.

«Кого вам нужно?» – спросил Кречмар.

Отто кашлянул и развязно проговорил: «Мне нужно с вами потолковать о моей сестре, я – Магдин брат».

«Да почему именно со мной?»

«Вы ведь господин…? – вопросительно начал Отто, – господин…?»

«Шиффермюллер», – подсказал Кречмар с облегчением.

«Ну так вот, господин Шиффермюллер, я вас видел с моей сестрой и подумал, что вам будет любопытно, если я… если мы…»

«Очень любопытно, – только что же вы стоите в дверях? Входите».

Тот вошел и опять кашлянул.

«Я вот что, господин Шиффермюллер. У меня сестричка молодая и неопытная. Моя мать, господин Шиффермюллер, ночей не спит с тех пор, как наша Магда ушла из дому. Да, господин Шиффермюллер, ведь ей пятнадцать лет – вы не верьте, если она говорит, что больше. Ведь помилуйте, очень нехорошо выходит, господин Шиффермюллер. Что же это такое, сударь, в самом деле, мы – честные, отец – старый солдат, я не знаю, как это можно исправить…»

Отто все больше взвинчивал себя и начинал верить в то, что говорит.

«Не знаю, как быть, – продолжал он возбужденно. – Это не дело, господин Шиффермюллер. Представьте себе, что у вас есть любимая невинная сестра, которую купил и развратил…»

«Послушайте, мой друг, – перебил Кречмар. – Тут какое-то недоразумение. Моя невеста мне рассказывала, что ее семья была только рада от нее отделаться».