Срочный груз из прошлого - Дмитрий Дубинин

Приехав в наш массив, я рассчитался с водителем, вышел из машины и направился дворами к дому, стараясь идти как можно ровнее и не думать о том, как Танька начнет ворчать: «Опять назюзюкался»…

Неожиданно я вспомнил, что сегодня пятница, и что я с этими празднованиями запамятовал позвонить Саше Иванову. Чертыхнувшись, я пошарил в карманах и, к счастью, нащупал жетон. Подойдя к телефону-автомату, висевшему на стене одного из домов, снял трубку. Аппарат, к удивлению, оказался в рабочем состоянии. Я набрал номер, услышал Сашино «алле», поздоровался и представился.

— Это ты? — быстро спросил Саша. — Андрюх, так твою, откуда у тебя эти бумаги?

— Я же тебе говорил, старик… Постой… Что случилось? — Я сообразил, что в голосе моего приятеля слышалась неподдельная тревога.

— Ты знаешь, что это такое?.. Так вот, старик, это технология сборки… — Саша понизил голос. — Атомной бомбы.

— Ты гонишь? — Я почувствовал, что начал резко трезветь.

— Нисколько. Эти документы принадлежат Госкомитету обороны. Тех времен, разумеется. Короче, слушай. «Изделие РДС-3» — это не телескоп, а плутониевая бомба, сделанная и испытанная как раз в пятьдесят первом году. А твоя «лозивная оптика» — это имплозивные линзы — то есть, специальный запал для подрыва плутония. Главгорстрой — это ПГУ — Первое главное управление, которым заведовал в те годы Берия, курировавший все ядерные программы. И еще я выяснил, что стратегический запас этих «РДС-3» как раз составлял десять единиц, отправленных на спецсклад какого-то КБ № 1 в одном из закрытых городов не то на Северном Урале, не то в Западной Сибири… В твоих документах есть спецификация всех узлов и деталей бомб, рассортированных по отдельным ящикам, и инструкция, как и в какой последовательности вести сборку — вот они эти тысячи операций! А ты знаешь, что такое «полная комплектность»?.. Это значит, что плутониевая начинка тоже где-то там, в одном из ящиков! Если твои деятели раскопали склад ядерного оружия, который вояки умудрились потерять в связи со смертью Берии или кого там еще в те годы, им крупно повезло. С десятью атомными бомбами, старик, отделенцы запросто начнут джихад или газават, как он там правильно называется! Да слышишь ты?!

— Слышу, слышу.

— Короче, завтра я жду тебя к девяти утра. Мы соберем толпу компетентных лиц и пойдем все вместе в УВД, в Госбезопасность, в прокуратуру, куда угодно… Понимаешь?

— Конечно!

— Короче, повторяю: жду тебя завтра утром в девять часов. Хорошо?

— Да, конечно!

— Ну, все, пока! Старик, мы с тобой попадем в историю!

Я повесил трубку и потряс головой. Чертовщина! Атомная бомба, ведомство Берии… Снится мне все это, что ли…

— Эй ты, хер ушастый! Стоять!

Ничего себе, однако. Я повернулся в сторону наглеца, имевшего глупость сказать такое и, к огорчению своему обнаружил, что наглец не один.

Оказавшись на корме, я захожу за лебедку и только тогда начинаю чувствовать, как здесь холодно. Температура воздуха, наверное, градусов десять-двенадцать, не больше. Костюм на мне насквозь влажный, а ботинки, наверное, уже покрылись плесенью.

Нечего тут сидеть. С трудом переставляя ничего не ощущающие ноги, я прокрадываюсь к двери, тихонько отворяю ее и оказываюсь в темном коридоре. Закрываю дверь и начинаю вспоминать, где камбуз. Так, кажется, прямо и направо… Впрочем, я вполне могу доверять своему обострившемуся обонянию. Ага, вот эта дверь. Я проникаю в помещение камбуза и начинаю осматриваться.

Иллюминатор закрыт шторкой, но мне все хорошо видно, правда, как-то плоско и серо, как на плохой фотографии. Надо думать, зрение тоже обострилось, если вижу в темноте, как кот.

В холодильнике обнаруживаю несколько тетрапаков молока, а в хлебном ящике — упакованные в полиэтилен буханки. Я вытаскиваю из шкафа тарелку, наливаю в нее на донышко молока и кладу туда небольшой кусок хлеба. С трудом дождавшись, когда он впитает молоко, осторожно съедаю хлеб, стараясь удержаться, чтобы не проглотить его за один раз. Это только обостряет голод, я подумываю о том, что неплохо было бы сожрать чего-нибудь еще, но тут в желудке начинаются рези, и я решаю больше не испытывать судьбу.

Собравшись уходить, я неожиданно натыкаюсь на оставленную кем-то пачку сигарет. Прежде чем я успеваю дать себе отчет в своих действиях, рука уже схватила пачку и вытряхнула из нее сигарету, а глаза начали шарить по полкам в поисках спичек. Наконец я нахожу коробок и собираюсь уже покинуть камбуз, но вспоминаю, что на палубе собачий холод. Здесь все-таки значительно теплее.

Недолго думая, я с удовольствием закуриваю, отчего кажется, будто меня шарахнули мягкой подушкой, и начинаю прикидывать, где лучше засесть. Хочется спать, но я понимаю, что если проведу еще одну ночь на голом железе, да на ветру, то обеспечу себе в лучшем случае острый бронхит… В надстройке меня могут обнаружить в любой момент, значит, лучше всего спуститься в машинное отделение. Пусть там жутко грохочут двигатели, зато всегда тепло и не каждый туда полезет.

Гашу сигарету и начинаю вставать с табуретки, как вдруг слышу шаги за дверью. Кто-то останавливается у камбуза, открывает дверь и входит в помещение. Я, однако, сижу уже в узкой щели между шкафом и газовой плитой и надеюсь, что меня здесь не видно. Вошедший шарит по столу, где лежат сигареты (вернее, лежали — я сдуру переложил пачку в другое место), не может их найти, чертыхается и включает свет. Я зажмуриваюсь, но через несколько секунд все же открываю глаза и удивляюсь в очередной раз. Алексей? Он-то как сюда попал?

Алексей кладет сигареты в карман, но вдруг останавливается и начинает принюхиваться. Затем недоуменно поворачивается, оглядывает весь камбуз, и тут его глаза останавливаются на мне.

* * *

Наглец был не один.

И их было даже не двое.

Пятеро.

И, что характерно — ни одного с сигаретой в пасти. Не иначе спортсмены. Значит, профессиональные боевики. Дело по-настоящему дрянь, надо сматываться. Но куда — домой?

У м е н я в к в а р т и р е н е т т е л е ф о н а.

Если бы был, можно было хотя бы вызвать милицию. А раз его нет, можешь сколько угодно орать в окно. А соседи тем временем, заложив двери засовами, будут, повизгивая от ужаса, слушать, как рядом ломятся в чью-то квартиру.

Что ж, бегать по ночному городу — для меня тоже дело знакомое. Однажды, помню, когда махались не то с «Грязью», не то с «Пентагоном», в родной Казани, я двое суток скрывался по углам чужих дворов, нырял в подвалы и скакал по крышам.

Удачи мне!

Думаю, мордовороты были весьма удивлены, заметив мое исчезновение. Со стороны — я знал — это выглядит так, как будто человек стоял себе спокойно, и вдруг — раз! — его нет. Однако и эти ребята кое— что повидали.

Не успев даже набрать скорость, слышу, как сзади затрещали кусты и раздались громкий топот и сопение — ни дать, ни взять стадо слонов. Время костоломов! Вижу доски забора, взлетаю на него и, отталкиваясь от верха, стараюсь отскочить как можно дальше — здесь полно колючей проволоки. Приземляюсь, падаю, снова бегу. Слышен треск досок и чьи-то дикие вопли — наверное, кто-то серьезно зацепился за колючку. Возможно, яйцами. Труба дело, брат. Если меня теперь поймают, то, надо думать, убьют. Элементарно. Возможно, ногами. По-казански.