Единая теория всего. Том 2. Парадокс Ферми  - Константин Образцов

Савва ни на какие карты ничего не ставил, волноваться не думал и галстуков не надевал, хотя все же приоделся ради такого события в не новый, но аккуратно отглаженный серый костюм и светлую рубашку, с трогательно застегнутым на последнюю пуговицу воротом. Он смотрел в окно, щурился на зимнее солнышко и был тих, спокоен и светел, как инок во время пения Херувимской.

Адмирал, его заместитель и члены комиссии поднялись на сцену и заняли места за длинным столом. Гуревич чувствовал, как сердце гулко колотится где-то под тугим узлом галстука, а когда увидел, что гнусный Бакайкин, согнувшись чуть ли не пополам, жмет руку высокому представительному капитану первого ранга из московской комиссии, то оно еще и заныло от недобрых предчувствий.

Ритуальная часть не заняла много времени: краткие, без лишних украшательств, приветствия, представление присутствующих и вступительное слово Гуревича, как номинального автора проекта и инициатора заявки. Все это заняло вряд ли больше десяти минут, а потом было предложено перейти к защите.

– Слово предоставляется…

К грифельной доске, как к дуэльному барьеру, подошли с двух сторон Дубровский и Савва, и сравнение было не в пользу последнего: черная с золотом форма отлично сидела на рослом и статном офицере, фигура его излучала уверенность, а отменная выправка добавляла еще несколько сантиметров роста, так что Савва смотрелся рядом с ним человеком в самом унизительном смысле слова гражданским, неловким, мешковатым и каким-то потерянным. Гуревич заволновался еще больше. Ему прекрасно было известно, как много зависит от вот таких, казалось бы, незначительных факторов: внешний вид, уверенная осанка, тембр голоса, решительность безапелляционных суждений – особенно тогда, когда в сути вопроса лица, принимающие решения, разбираются, мягко скажем, нетвердо и больше ориентируются на внешнюю убедительность, чем на содержательные аргументы; он также знал, как много оригинальных решений и предложений было отвергнуто, похоронено и забыто исключительно из-за того, что система внутренних сдержек и противовесов, чьих-то амбиций, вражды, симпатий и антипатий вдруг качнулась не в ту сторону, и как мало зависело от таланта и реального профессионализма. Если бы он мог пойти сам, но, увы, в формулах Саввы уверенно разбирался только он сам, и Гуревичу оставалось лишь надеяться, что все обойдется.

Дубровский, как известно, с расчетами ознакомился кое-как: выхватил взглядом на первых страницах несколько исходных уравнений неклассических множеств, увидел то, что счел странностями и нарушением логики, и уверенно начал:

– Савва Гаврилович, на странице номер три содержится выраженное в нелинейной функции утверждение, что…

Мел застучал по доске. Савва, чуть наклонив голову, внимательно посмотрел и ответил быстрым дробным перестуком, выписав длинное математическое выражение из одних только символов и нулей. На некоторое время повисла напряженная тишина. Дубровский снова атаковал; в стуке мела Гуревичу слышался звон клинков, и он изо всех сил скрестил побелевшие пальцы. Безмолвный и стремительный поединок у доски продолжался минуты три, вряд ли больше, а потом Дубровский нехотя произнес:

– Ну хорошо, предположим, с этим мы разобрались… – и мысленно обматерил свояка, из-за которого оказался в наиглупейшем положении.

Очевидно стало, что оппонент очень хорош – чего уж там, просто великолепен в своем деле. Его уравнения отличались точностью и изяществом, он демонстрировал уровень мастерства, который Дубровскому не приходилось видеть уже очень давно, а может, и никогда – и было предельно понятно, что пытаться и дальше одолеть его в ближнем математическом бою просто глупо. Капитан первого ранга мог отказаться от дальнейшей дискуссии, тем более что этот Ильинский, скорее всего, и в самом деле предлагал что-то стоящее, но отступать было немыслимо. Это квантовый мир живет по каким-то своим особым законам, а мир человеческий приводится в действие пружиной чести, амбиций и репутации; Дубровский знал, что из присутствующих по крайней мере двое его коллег прекрасно разбираются в предмете и понимают, что его, признанного эксперта, только что отбрил какой-то гражданский из вычислительного отдела, а потому капитан сделал то, что и почти каждый бы на его месте – начал давить массой, используя авторитет положения и не утруждаясь аргументацией:

– Преобразования Лоренца в данном случае не применимы…

– Редукция фон Неймана не имеет отношения к рассматриваемому предмету…

– Система координат неэвклидовых плоскостей задана совершенно неверно…

Капитан первого ранга беспощадно гремел уверенным, хорошо поставленным баритоном. На стенах плясали перепуганные солнечные зайчики. Савва молчал, опустив руки и полуприкрыв веки. Гуревич схватился за голову: он прекрасно понимал, что сейчас происходит, и видел, что в глазах всех собравшихся его друг выглядит мальчиком для битья, по глупости вышедшем на ринг против чемпиона в тяжелом весе.

– И наконец, итоговый вывод не только в корне ошибочен, но и не вытекает логически из приведенных расчетов, – завершил разгром Дубровский и замолчал, снисходительно глядя на Савву.

Стало тихо, и только пыль кружилась в лучах солнца, словно далекие звезды где-нибудь за Стеной Геркулеса.

Контр-адмирал Чепцов откашлялся и произнес:

– Ну что же, благодарю вас, товарищ Дубровский. Савва Гаврилович, вам есть что сказать?

Савва будто очнулся, взглянул на адмирала, потом на возвышающегося перед ним оппонента и произнес:

– Я тоже благодарю товарища капитана первого ранга за ряд интересных замечаний. Я очень ценю, что мои предложения подверглись столь подробной и беспристрастной оценке. Еще раз спасибо.

Дубровский сдержанно улыбнулся. Гуревич откинулся на спинку стула и с тоской посмотрел в окно.

– Если возможно, я бы хотел воспользоваться случаем и поинтересоваться у товарища капитана первого ранга, – продолжал Савва, – не следовало ли мне, во избежание указанных им ошибок, использовать в работе матричное преобразование ОРС?

– Безусловно, – великодушно согласился Дубровский, похожий сейчас на сытого льва. – Непременно следовало.

– Такого матричного преобразования не существует, – сообщил Савва.

И добавил в наступившей ошеломленной тишине:

– Я его только что выдумал.

В зале вспорхнул смех. Заместитель по науке опустил голову, пряча улыбку. Дубровский побагровел.

– И если позволите, – спокойно сказал Савва, – я бы попросил вас указать функцию для расчета верных неэвклидовых координат в пространстве сигнатур, соответствующих решаемой задаче. Мне это тем более интересно потому, что непосредственно связано с темой моей кандидатской диссертации.

Смех взвился сильнее. Пробежал оживленный шепот. Гуревич неожиданно гоготнул в голос и зажал рот рукой.

– Тихо, тихо, – контр-адмирал деликатно постучал карандашом по столу. – Я полагаю, больше вопросов нет, товарищ капитан первого ранга? Ну вот и хорошо. Кто еще хочет выступить в прениях?