Ничего особенного - Виктория Токарева

Никитин еще раз при электрическом свете осмотрел пиджак. На нем горели размытые, почти черные пятна, похожие очертаниями на контуры Каспийского моря.

– Все равно видно, – огорчился Никитин.

– Не высохло еще, – успокоил Федя. – Высохнет, ни фига не будет заметно.

– Знаете что, Федя, а может быть, вы отнесете? – попросил Никитин. – А то мне как-то… Вы скажите, что я заболел. А это обязательно высохнет. И поблагодарите. А? – Лицо Никитина приняло мучительное выражение.

– Давай, – легко согласился Федя. – А куда нести?

– Третий этаж, возле лифта. Справа.

Федя взял пиджак и пошел в подъезд.

Лифт не работал, и Федя отправился пешком. Он шел и считал лестничные пролеты за этажи. Третьим этажом у него оказался второй.

Федя позвонил в дверь возле лифта. Открыла бабушка в платочке, маленькая и уютная, похожая на лесного человечка.

– Академик дома? – спросил Федя.

– Какой академик? – не поняла бабушка.

– Ну, мужик твой.

– Нету.

– На. Держи. – Федя протянул пиджак. – Женька прислал.

– Чаво это?

– «Чаво», – передразнил Федя. – Слепая, что ли? Пинжак. Высохнет, ни фига не будет заметно. Премного благодарны. – Федя сунул ей в руки пиджак. – А Женька гриппом заболел. На больничном сидит. Так что спасибо…

* * *

Никитин стоял на том же самом месте, где он только что расстался с Федей, и смотрел на Наташино окно. Окно светилось золотисто-оранжевым светом, как спелая виноградина на солнце, и казалось, что там течет совсем другая жизнь – чистая, невинная, исполненная высокого смысла. Никитин смотрел на окно и испытывал острое чувство – торжественное и щемящее одновременно. Он никогда прежде не знал в себе такого чувства. Правда, и таким пьяным он тоже никогда не был.

Появился Федя.

– Все! – с удовлетворением сказал он. – Отдал!

– А он чего?

– А его нету. Я его бабе отдал. Ну и дуру же он себе нашел! А где бутылка? Выпил?

– Ну что вы! Вот она. – Бутылка стояла на асфальте возле ног Никитина. – А вон Наташа!

Никитин показал на окно. Федя из вежливости посмотрел по направлению пальца.

– Слушай, а может, Нюрку позовем? – обрадованно предложил Федя. – Посидим, попоем, твоя поиграет, а моя попоет.

– Давайте в следующий раз. А сейчас… вы понимаете… Я с Наташей не совсем знаком и приведу с собой еще двух совершенно посторонних людей. Это неудобно…

– Можно и без Нюрки, – не обиделся Федя.

– Нет, Федя. Все равно неудобно, – мягко и настойчиво возразил Никитин. – Большое вам спасибо за все. До свидания.

Никитин повернулся и пошел.

– Жень, постой! – Федя подбежал к нему и стал на его пути.

Никитин остановился.

– Жень, я тебе друг?

– Друг.

– Так вот, слушай меня. Не ходи. Она тебя обженит. Вот зуб даю – обженит.

– И очень хорошо.

– Женя! – Федя приложил руку к сердцу. – Я старше тебя, у меня опыт… Я уже про эту бабу все понял. Я тебе все про твою жизнь могу рассказать; ты с работы вернешься, устал как черт, так она тебя домой не пустит. Приведешь товарища, сядешь поговорить, так она нос воротит! Детей от тебя будет прятать, будто ты Гитлер… А еще я тебе скажу: она на тебя в прокуратуру на принудлечение подаст. Не ходи. Женя! Мой тебе совет – не ходи!

– Она не такая, – возразил Никитин. – Она нам обрадуется. Мы сейчас придем и скажем: «Здравствуйте, нам без вас одиноко». Она скажет: «А мне без вас». Мы скажем: «А мы вам духи принесли. Подарок из Франции».

– Фига мы ей принесем, – отредактировал Федя. – Духи-то в пинжаке остались. Ты же их в пинжак засунул.

* * *

На сей раз Федя звонил в квартиру Гусаковых, и на сей раз ему отворила Изабелла – в вельветовых брючках. Изабелла серьезно отличалась от бабушки в платочке, она текла в совершенно другом возрастном коридоре и совершенно другого хотела от жизни. Но Федя не заметил никакой разницы.

– Опять я, – сказал он. – Там в пинжаке Женька духи забыл. Принеси, пожалуйста.

– Какие духи? Какой Женька? – Изабелла с недоумением глядела на Федю.

– Ну, который гриппом заболел. Я ж тебе говорил. Давай неси, пожалуйста. А то нас там баба ждет.

– Ничего не понимаю, – созналась Изабелла. – Я вас первый раз вижу.

– Может, скажешь, что я тебе пинжак не давал?

– Не давали.

– Ясно, – мрачно сказал Федя, повернулся и побежал вниз по лестнице.

Изабелла пожала плечом, закрыла дверь и прошла в комнату.

Гусаков сидел за столом и печатал на иностранной машинке.

– Кто там? – спросил он, не отрываясь от дела.

– То ли пьяный, то ли ненормальный.

В дверь снова позвонили.

– Опять, – сказала Изабелла. – Иди сам открывай. Я его боюсь.

Гусаков снял очки, положил их на стол и неторопливо пошел навстречу незваному гостю.

Отворил дверь.

В дверях стоял Никитин, всклокоченный и без пиджака.

Галстук был круто сдвинут набок, рубашка вылезла из штанов. Из-за его плеча выглядывал плюгавый мужичок, были видны только его кепка и один глаз.

– Женя? – удивился Гусаков.

– А говорила: нет дома, – уличил Федя Изабеллу. – Все время врет.

– У меня к вам серьезный разговор. Разрешите? – спросил Никитин.

– Ну… вообще-то я занят.

– Мы на секундочку, – пообещал Никитин. – Пошли, Федя!

Все вошли в комнату.

Диковинные ключи не произвели на Федю никакого впечатления.

– Ну, так слушаю вас, – сказал Гусаков, садясь в глубокое кожаное кресло.

– Товарищ академик, – начал Федя, – я вашей супруге отдал пинжак, вот он свидетель, – показал на Никитина. – А она говорит, что я ей ничего не отдавал.

– Не понял. – Гусаков нахмурился. – Какой пиджак?

– Ваш, ваш, Валерий Феликсович! – вмешался Никитин. – Замшевый. Тот, что вы мне дали. Там в кармане мы забыли духи, а нам сейчас без духов нельзя.

– Господи! Ну какой пиджак! Какие духи! – возмутилась Изабелла. – Что ты их слушаешь? Неужели ты не видишь, что они оба пьяны в зюзю.

– Видал? – в свою очередь, возмутился Федя. – Значит, я, по-твоему, пинжак этот себе взял? А куда я его дел? Съел? В карман положил?

Федя вывернул карман. Оттуда вылетел полтинник, который Федя выручил за стакан.

Федя нагнулся, стал искать деньги.