Месть еврея - Вера Крыжановская

Май месяц был на исходе, и семейство графа Маркош спешило переехать в деревню, где посторонние ме­нее беспокоили их своими посещениями. Самуил был их ближайшим соседом, и Валерия сочла своей обязан­ностью выразить желание видеть его чаще и больше в деревне. Счастливый и признательный за эти добрые слова, Самуил обещал воспользоваться ее позволением.

В имении время проходило весело и оживленно. Шли приготовления к свадьбе Рудольфа и Антуанетты, на­значенной на первые дни июля, а вместе с тем шилось приданое и Валерии, свадьба которой должна была состояться двадцать пятого сентября, через несколько дней после крещения Самуила, которое торопил отец фон-Роте, бывший в восхищении от своего ученика. Бу­дущая графиня и барон Гойя приняли приглашение быть восприемниками нового христианина.

В чудный и ясный июньский день Валерия с Антуа­неттой сидели в беседке, занятые вышиванием покры­вала на престол для миссионерской церкви. Приезд Са­муила нарушил их беседу. Поздоровавшись, он вынул из кармана том в бархатном переплете с золотым обре­зом, который и положил с улыбкой перед Валерией, Любопытная Антуанетта нагнулась через подругу взгля­нуть на название книги и громко захохотала.

— Что это, шутка? — со смехом спросила она.— Слишком большая честь для календаря быть в бархат­ном с золотом переплете.

— А вы не догадываетесь, зачем я его привез?

— Нет,— в голос ответили обе барышни.

— Я собираюсь просить вас выбрать в календаре христианское имя, которое больше всего понравится моей невесте и крестной мамаше, на смену противного имени Самуил, не нравящегося, я знаю, графине.

— Я этого не высказывала,— краснея, защищалась Валерия,— хотя, сознаюсь, что есть имена красивее.

Обе они принялись усердно изыскивать и обсуж­дать наиболее подходящее к личности Самуила имя, но так и не пришли к заключению. Наконец, Валерия за­хлопнула книгу, объявив, что выберет сама, только не сейчас, а в свободное время.

— А вот и папа идет, да еще какой оживленный. Дер­жу пари, у нас какая-то новость.

— Дети мои,— сказал подходя к ним старый граф и здороваясь со своим будущим зятем более дружески, чем обыкновенно,— я пришел вам сказать, что все наши планы относительно Рудольфа меняются. Я сейчас полу­чил письмо от твоей тетушки, Антуанетта. Княгиня пи­шет, что слабость и боль в йогах не позволяют ей при­ехать к нам; но ей так тяжело не присутствовать на свадьбе племянницы, что она умоляет меня приехать со всей семьей справлять свадьбу в ее имении и провести у нее несколько недель.

— И как ты решил, отец? — спросила Валерия, бро­сая украдкой взгляд на Самуила.

— Приглашение в такой форме, что не допускает отказа; да нет к тому и причины. Я знаю княгиню до ее вдовства, она премилая женщина, а к тому же самая близкая родственница Антуанетты. Я очень рад возобно­вить с ней знакомство и ответил, что мы принимаем приглашение и выедем отсюда второго или третьего июня. Затем до свидания.

По уходе графа Валерия наклонилась к Самуилу, ко­торый сидел мрачный и задумчивый, опершись на стол, и спросила вполголоса:

— План отца, кажется, вам не по душе?

Молодой человек вздохнул.

— Разлука с вами на несколько недель и ваше при­сутствие там, куда меня не пускает мое ложное, не­счастное положение, разумеется, не могут быть мне приятны. Кто такая княгиня Орохай?

— Она сестра отца Антуанетты. Овдовев несколько лет тому назад и будучи очень болезненной, она уеди­ненно живет в своем имении в Штирий. Я никогда ее не видела, но. слышала про нее много хорошего.

— В таком случае, не откажите мне, в награждение за это неожиданное горе,— присовокупил он после ми­нутного молчания,— пожаловать всей семьей провести день на моей даче, где я в первый раз имел счастье увидеть вас.

— О, да, обещаю,— ответила с живостью Валерия.

Граф-отец был в отличном расположении духа и принял приглашение. Было решено, что накануне отъезда барон фон-Гойя и граф с семейством проведут день у Самуила.

День поездки выдался чудный и жаркий, на голубом небе ни облачка. Антуанетта с удовольствием замети­ла, что Валерия более обыкновенного занималась своим туалетом. Белое платье, бывшее на ней в день помолв­ки и казавшееся ей противным, она пожелала надеть именно теперь; простая белая соломенная шляпа, уб­ранная розами, довершила ее туалет.

В полдень тронулись в путь: мужчины верхом, а за­тем барышни в шарабане, запряженном парой пони, которыми правила Антуанетта,— подарок графа невесте, Рюденгорф — имение Самуила, представляло собой кра­сивый замок в стиле Ренессанса, со множеством баше­нок, балконов и лепных украшений. Окруженный густым садом, барский дом носил отпечаток богатства и изя­щества.

— Погляди, Валерия, какое прекрасное здание! Я ду­маю, что хорошо будет здесь жить и никакой граф не мог бы предложить тебе ничего лучшего,— сказала сме­ясь Антуанетта, когда они въехали в тенистую дубо­вую аллею, ведущую к замку.

Валерия не отвечала; взгляд ее был устремлен не на виллу и всю окружающую роскошь, а на стройную, изящ­ную фигуру молодого владельца, который стоял на по­следней ступеньке крыльца, встречая своих гостей. Не сознаваясь самой себе, молодая графиня перестала оплакивать свою жертву; присутствие Самуила сдела­лось для нее удовольствием, которого она с нетерпе­нием ожидала, и, конечно, она бы не отказалась те­перь от своего жениха, даже если бы ей представлялась такая же выгодная партия.

Самуил выказал самое -радушное, самое вниматель­ное гостеприимство. Превосходный завтрак, прогулка в парке, подробный осмотр замка и замечательного соб­рания картин и редкостей, привезенных из путешест­вий, заняли все утро, затем предполагалось катание в лодке по большому озеру, славившемуся красотой сво­их живописных берегов.

После обеда старый граф и барон отправились на террасу пить кофе и курить, а молодые люди собрались в соседней зале, и Валерия, заметив концертный рояль и полные нот этажерки, попросила Самуила сыграть что-нибудь. Он любезно исполнил ее желание, и никог­да, быть может, его игра не была так хороша, так исполнена огня и выражения, а вместе с тем, так при­хотлива и оригинальна. Звуки отражали, казалось, чув­ство артиста, и в них слышались то оживление и тор­жество, то робость и беспредельная грусть.

Когда замерли последние аккорды, восторженные бра­во раздались с террасы и в зале, и одна Валерия, слу­шавшая, опершись на рояль, не произнесла ни слова; но когда Самуил хотел встать, она проговорила:

— Нет, нет, я хочу слушать вас. Спойте что-нибудь.

Самуил снова сел, взглянул на Валерию и чистым, звучным голосом запел партию Эдгара и Лучии, где об­манутый жених изливает на изменницу свою горечь отчаяния и упреков.

Сердив Валерии усиленно забилось. Эти потрясаю­щие звуки, то дышащие страстью, то проникнутые горь­кой печалью, подавляли ее. Она задрожала, словно ее самое обвиняли в измене.

— Вы поете, как замечательный артист,— сказала она, когда он кончил.— Но отчего вы выбрали эту арию?