Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому - Джозеф Эдвард Дэвис

правительства, и что в соответствии с его законами были зафиксированы преступления, перечисленные в обвинительном заключении. Однако в подсознании остается некоторая оговорка, основанная на фактах, что как система исполнения наказаний за нарушение закона, так и психология этих людей настолько сильно отличаются от нашей собственной, что, возможно, мерки, с которыми здесь подошел бы я, не совсем пригодны. Предполагая, однако, что в основном человеческая природа везде одинакова, я все же остался под впечатлением многочисленных признаков достоверности, всплывающих по ходу процесса. Допустить, что данный процесс был специально задуман и разыгран как проект грандиозного политического вымысла, означало бы предположить творческий гений Шекспира и гений Веласко в сценической постановке. Достоверность показаниям также придают исторический фон и сопутствующие обстоятельства. Доводы, которые Сокольников и Радек приводили в оправдание своих деяний и ожидаемых результатов, вполне правдоподобны. Косвенные детали, которые те или иные обвиняемые приводили в своих показаниях, порой удивляя даже прокурора и других обвиняемых, непреднамеренно подтверждали суть обвинения. Манера дачи показаний различными обвиняемыми и их поведение на трибуне также имели для меня значение. Беспристрастные, логичные, подробные показания Пятакова, их отчаянная откровенность выглядели убедительно. Так же и с Сокольниковым. Особенно сильное впечатление произвел на меня старый генерал Муралов. Он держал себя с достоинством, с прямотой старого солдата. В своем «последнем слове» он заявил:

«Я отказался от защитника, я отказался от защиты, потому что я привык защищаться годным оружием и нападать. У меня нет годного оружия, чтобы защищаться… В этом я не смею никого обвинять, в этом я сам виноват. Это моя вина, это моя беда».

Обвиняемые в менее тяжких преступлениях, являвшиеся лишь инструментами, орудиями в чужих руках, в мельчайших подробностях изложили хронику своих преступлений и во многих случаях давали понять, что то, о чем они говорят, они произносят впервые. Эти и другие факты, которые бросались мне в глаза, заставили меня поверить, что в показаниях, возможно, было много лишнего, но правда об определенном политическом заговоре с целью свержения нынешнего правительства все же проступала наружу.

Исходя из материалов данного дела мне трудно представить, чтобы какой-либо суд любой юрисдикции поступил иначе, не признав подсудимых виновными в нарушении закона, изложенного в обвинительном заключении и определенного соответствующего статутами.

Я побеседовал со многими, если не со всеми находящимися здесь членами дипломатического корпуса, и, за, возможно, единственным исключением, все они считают, что в ходе разбирательства было четко установлено наличие политического заговора с целью свержения правительства.

Что касается показаний обвиняемых, то в дипломатическом корпусе нет единства мнений по поводу предполагаемого соглашения Троцкого с Японией и Германией. Логическое обоснование такого плана, спокойно обсуждаемое и обосновываемое Сокольниковым, а также Радеком, имело значение для тех, кто указывал, что оно соответствует поведению Ленина при захвате власти с помощью германской армии в 1917 году и подъему социал-демократов в раздираемой войной Германии. На других же эта часть показаний впечатления не произвела. Но все согласны с тем, что сам факт заговора против действующего правительства установлен.

Настолько ужасными оказались впечатления от этого суда, насколько вдохновляющими были воспоминания от Конституционного съезда.

С момента окончания суда все время ходят слухи о массовых арестах в разных частях России интеллигенции и сведущих в политике людей, якобы являющихся участниками троцкистского заговора. Вдобавок распустили нелепые слухи о том, что в тюрьме уже сидят вдова Ленина, некий маршал революции, исполняющий обязанности наркома обороны и другие высокопоставленные лица. Поговаривают также, что нарком обороны Ворошилов выступил на Москву, что арестован нарком иностранных дел Литвинов и так далее и тому подобное. Насколько мне известно, слухи про Ворошилова и Литвинова не соответствуют действительности. Остальные тоже могут быть преувеличены.

Интересно отметить, что в начале революции Ленин и другие революционеры-интеллектуалы договорились (по слухам) между собой, что учтут уроки Французской революции и не позволят междоусобной борьбе породить контрреволюцию. На данный момент единственными, по сути, из тех «первых» вождей большевиков остались Сталин, Калинин и Ворошилов. Все остальные были изгнаны из страны либо уже мертвы, многие «ликвидированы» или расстреляны. Несмотря на признание опасности разрушения их идеала вследствие амбиций, человеческая природа вновь заявила о себе, как и во время Французской революции, только темпы здесь были медленнее.

Среди представителей дипломатического корпуса, а также американских журналистов, преобладает мнение, что правительство Сталина основательно укрепилось у власти и в отсутствие внешней войны продержится еще очень долго.

В заключение хочу сказать, что весь описанный судебный процесс и сопутствующие обстоятельства шокируют нашу психику. Однако он является мощнейшей демонстрацией тех благ, которые дает реальная конституционная защита личной свободы. Право обвиняемого иметь адвоката до суда, право отказаться свидетельствовать против себя и, прежде всего, презумпция невиновности и применение старого принципа общего права, согласно которому лучше сбежит тысяча виновных, чем будет несправедливо осужден хоть один невиновный, – все это приобретает реальное значение, когда сталкиваешься с подобным процессом.

Имею честь кланяться, с уважением

Джозеф Э. Дэвис

_________________________________

ЗАСТУПНИЧЕСТВО ЗА ВЛАДИМИРА РОММА

№ 47 Москва, 12 февраля 1937 года

ДОСТОПОЧТЕННОМУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ СЕКРЕТАРЮ

ПО ПОВОДУ ИНЦИДЕНТА С РОММОМ НА ПРОЦЕССЕ НАД ГРУППОЙ РАДЕКА И ДРУГИМИ ПО ДЕЛУ О ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИЗМЕНЕ

Совершенно секретно

Сэр!

Имею честь сообщить об инциденте, произошедшем в связи с судебным процессом по делу Радека о государственной измене, который, для протокола, должен быть представлен в Департаменте.

Во время судебного процесса над Радеком г-н Уолтер Дюранти из газеты «Нью-Йорк тайме» пришел ко мне с телеграммой, которую получил от группы журналистов в Соединенных ЕПтатах и которая гласит следующее:

«Все члены вашингтонского газетного корпуса с тревогой прочитали об аресте нашего коллеги Владимира Ромма из „Известий“. В наших отношениях с Роммом мы считали его настоящим другом и защитником СССР. Ни разу он не проявил даже намека на отсутствие симпатии или нелояльность к нынешнему правительству. Для популяризации сталинского режима в этой стране он сделал больше, чем любой другой советский посланник. Надеемся, что эти рекомендации станут убедительным ручательством для судей и что вы попросите посла Дэвиса также передать эти заверения».

Я весьма внимательно следил за показаниями Ромма. Когда он закончил, стало совершенно очевидно, что с моей стороны было бы неуместно привлекать какое-либо официальное внимание к этому вопросу, по крайней мере в то время. Уместность такой позиции была единодушно поддержана присутствующими здесь американскими журналистами.

К настоящему письму прилагается копия личного и конфиденциального письма, которое я отправил мистеру Артуру Кроку из газеты «Нью-Йорк тайме», объясняя сложившуюся ситуацию.

Перечень приложений:

№ 1. Копия письма от 26 января 1937 года, адресованного послом Дэвисом г-ну Артуру Кроку.