Волчья ягода - Анна Данилова

Деньги придали мне уверенности. Вот только не было жетонов на метро, чтобы добраться до улицы Воровского, где жил Вик. Огромная квартира, которую он занимал теперь один, была куплена мною спустя год после нашего приезда в Москву. Почему мною? Да потому, что Вика устраивало то, что мы жили в гостинице, где нас прекрасно кормили и где можно было, не выходя на улицу, найти и бар, и игорный зал, и симпатичных молоденьких горничных, которые убирали у нас по три раза на день. Он понимал, что, живя в квартире, лишившись ставших уже привычными удобств, он попросту сойдет с ума от скуки, и поэтому сильно хандрил, когда мы переехали. Такой это был человек…

Я сильно рисковала, когда обменивала стодолларовую купюру на рубли. Это происходило в метро, возле обменного пункта, который был уже в это позднее время закрыт. Должно быть, поэтому я, получив пачку десятирублевок, постаралась как можно скорее запрыгнуть в электричку, чтобы за мной не увязался „хвост“: мне вдруг показалось, что парень, который разменял мне доллары, успел заметить и остальные стодолларовые бумажки, показавшиеся из моего кармана. Я становилась мнительной и шарахалась от каждого, кто, по моему мнению, мог походить на моих преследователей, которых я хоть и не видела в лицо, но которые представлялись мне бритоголовыми джинсоногими крепкими парнями с жестким взглядом немигающих глаз – визуальный стереотип, полученный в результате чтения российских газет и просмотра видеокассет, записанных Гаэлем с российских телеканалов.

Но мне повезло – я добралась до улицы Воровского без приключений, остановилась перед знакомым мне – до мурашек – домом и, задрав голову, слезящимися от счастья глазами посмотрела на МОИ окна…

Неужели сейчас я увижу Вика? Боже, что он скажет, когда увидит меня? Что я сильно изменилась? Постарела или, наоборот, похорошела? И тут же я осеклась: похорошела? И это после моего полета из окна и тех переживаний, которые наложили отпечаток на мое заплаканное, перемазанное тушью и помадой лицо? А если к этому облику прибавить еще температуру и все признаки гриппа? Да Вик, увидев меня на пороге, захлопнет дверь перед моим носом, приняв меня за бомжиху!

И это верно. Мою одежду было довольно сложно привести в порядок: пальто – в подсохшей грязи после падения, брюки – то же самое… Волосы растрепались, и от утренней укладки не осталось и следа. Так – ворох рыжей соломы…

А еще у меня сильно болели ладони, они распухли, и на них было страшно смотреть… Мне срочно требовалась перевязка. И я уже знала, кто мне ее сделает».

* * *

За три года код общей металлической двери этого старого, сталинской постройки, двухподъездного пятиэтажного дома, конечно, изменился. Но и новый код она довольно легко определила по стершимся кнопкам. Перебрав пару вариантов, Анна на третьем облегченно вздохнула: что-то внутри щелкнуло, и дверь открылась.

Она поднялась на второй этаж (и здесь второй этаж!) и снова оказалась перед дверью. Затрепетала, как там, на Солянке. Эти тайны за закрытыми дверьми рождали в ней неуверенность и страх. И хотя, конечно, здесь все было куда более привычным, в эмоциональном плане она испытывала не менее сильные чувства, чем перед встречей с Матвеем. Но если там ее сковывал животный страх и рисовались жуткие картины изнасилования, то здесь ее почему-то охватила тревога и, как ни странно, позабытое чувство ревности… С кем сейчас живет Вик? Как выглядит его очередная женщина и что она из себя представляет?!

Это были чисто женские переживания, не более.

С сильно бьющимся сердцем нажала она на кнопку звонка и даже перестала дышать… Тишина давила на уши и отзывалась гулким долгим звоном где-то в затылке… Никто не открывал дверь. Должно быть, Вик сидит в эту минуту где-нибудь в ресторане и попивает коньяк в обществе молоденькой свеженькой любовницы, и разве может ему прийти в голову, что сейчас, в столь поздний час в его квартире, вернее, перед дверью его квартиры стоит и дрожит от озноба вывалянная в грязи (причем как в переносном, так и прямом смысле) его бывшая жена, Анна. Банкирша, черт ее подери!..

Дверь была обита мягкой искусственной кожей черного цвета и сильно отличалась от современных металлических, «вторых» дверей, которыми отгородились от внешнего мира жильцы по соседству. Но уязвимость этой уютной с виду, «мягкой» двери была ложной: за ней находилась массивная кованая дверь с двумя мощными замками, запасные ключи от которых вместе с ключом от первой, «кожаной» двери Вик оставлял («На всякий случай, лапуль…») внизу, под обшивкой в специальной нише, предусмотренной для такого случая. Безусловно, оставлять ключи было рискованно, но Вик настолько редко пользовался ими, что обшивка практически не топорщилась, поскольку в нескольких местах была прижата довольно эффектными планками из желтого металла и навряд ли могла вызвать подозрение у потенциальных «домушников» благодаря своей «пухлости» и объему.

Оглянувшись и встав таким образом, чтобы никто из наблюдавших за нею соседей (если таковые, разумеется, были) не понял, зачем она так низко наклонилась, Анна сунула руку в самую глубь прорехи и вздрогнула, как если бы ее ударило током, когда наткнулась на что-то холодное и твердое.

Да, это были ключи. Те самые. Вик никогда не был практичным человеком и поэтому не удосужился поменять замки. Значит, спокойно живет. Так думала она, дрожащими руками вставляя первый ключ в замок и испытывая странное чувство вины перед тем, чья жизнь текла три года вот за этими дверями ОТДЕЛЬНО ОТ ЕЕ ЖИЗНИ…

«Должно быть, у него беспорядок, гора грязной посуды и слой пыли на мебели…»

Наконец все замки были открыты, и две двери гостеприимно распахнулись перед ней, словно приглашая войти.

Запах! Она узнала этот специфический запах ИХ квартиры. Здесь пахло так же, как и тогда. Ничего не изменилось. Вот только посуда была вымыта и убрана в шкаф, раковина помыта. Полы относительно чистые, и ковры вычищены.

Она ходила по комнатам и сравнивала то, что видела перед собой, с тем, что оставляла, когда спешно уезжала отсюда три года назад. В спальне, в огромном зеркальном шифоньере она нашла несколько новых дорогих костюмов Вика и почувствовала, как в носу защипало от подступивших слез. Вся ее жизнь с Виком вдруг предстала перед ней во всех подробностях. А когда она присела на краешек кровати, занимающей две трети спальни, ее охватило странное чувство, словно она никогда и не покидала эту постель, что она еще принадлежит этой спальне, этому запаху и тем вещам, которые ее сейчас так плотно окружают.

Вот бра, которое они выбирали с Виком, чтобы Анна могла ночами, когда он уже спит, заниматься, заучивая наизусть длинные колонки новых английских слов или подсчитывая разницу в стоимости акций… Да, она, безусловно, много работала, пропуская через свою голову огромное количество информации, впитывая в себя все то, без чего ее отъезд из страны был бы невозможен. Она настолько была поглощена осуществлением своих замыслов, что Вик, которому иногда хотелось сбросить с нее оцепенелость и, как он говорил, «встряхнуться», почти насильно увозил ее на какую-нибудь бесшабашную вечеринку, где они пили до утра, горланили песни, танцевали под любимую ею музыку Стефана Граппелли (Вик всегда брал с собой диск, потому что знал, в какое неистовство приводят Анну эти расхристанные и легкомысленные джазовые звуки, и от одного вида танцующей жены сам приходил в неописуемый восторг) и просто валяли дурака в компании таких же, в принципе, занятых и деловых людей, какими и они к тому времени стали. На эту ночь все превращались в обычных, жаждущих развлечений и острых ощущений расслабленных людей, которые могли позволить себе разного рода излишества, начиная с водки и коньяка и кончая экстази…