Человек-машина - Макс Барри

— Ремней не будет?

Я мотнул головой:

— Я в ней отдыхаю. — Выровняв равновесие, я встал на ногу. — Готова?

Лола кивнула. Я включил питание. Почти беззвучно заработали сервомагниты. Имелся ряд кнопок для простых действий, и я выбрал короткий променад. Нога согнулась в трех местах и скользнула вперед. Опершись на нее, я подобающе шагнул настоящей ногой. Это была самая неуклюжая часть процедуры. Меня это никак не устраивало. Все это время Лола молчала.

Я прочистил горло:

— Что скажешь?

— О Чарли, она прекрасна. Она абсолютно прекрасна.

— Надо же, — сказал я. — Рад слышать. Спасибо.

Проводив Лолу наверх, я вернулся в четвертую лабораторию и уселся на пол рядом с ногой. Я надеялся, что Лоле нога понравится, но ручаться не мог. Ее реакция превзошла все мои ожидания.

Потом мне стало грустно. Логичнее было обратное, но так уж вышло. Я всегда испытывал печаль по завершении проекта. Я безумствовал, был полон решимости, волновался, а затем тосковал, потому что работа заканчивалась и исправлять было нечего. Я не сводил глаз с ноги. До меня дошло, что я не избавился от недочетов. Я лишь отодвинул их на задний план. Я создал ногу, которая могла ходить сама, — это так, но теперь я видел, что всему есть предел. Все дальнейшие усовершенствования могли быть лишь поэтапными, ибо тормозом становилось мое собственное тело.

Было уже поздно. Лаборанты разошлись. Я поглядел на мою ногу. На хорошую. То есть я не имел в виду, что она хороша. Не хороша, а досталась мне от рождения. Я закатал брючину и повертел ею так и сяк. Она была жирной, слабой и заурядной. Чем дольше я на нее смотрел, тем больше она меня раздражала.

Я разобрал протез. Не собирался, но, взявшись за дело, я находил все новые элементы, которые мог улучшить. Когда я увидел, что натворил — протез лежал, разъятый на мелкие части, — меня охватила паника, но бояться было нечего. Я все мог собрать заново.

Нужные детали я нарыл в соседних лабораториях. За редкими материалами послал лаборантов. Я не стал объяснять, зачем те понадобились. Хотя они, наверное, знали. Вам не бывать ученым, если вы в силах устоять и не взглянуть, что спрятано под белой простыней в залитой светом лаборатории. Я перестал отвечать на мейлы и выполнять служебные обязанности. Я не брился. Я придал ноге новую форму, которая повышала ее подвижность наполовину, но тут же придумал новое решение и снова все разобрал. Прошло какое-то время. Не знаю сколько. Порой я засыпал в лаборатории, а просыпался в холодной лужице собственной слюны. При набегах на автоматы я набирал столько батончиков, сколько мог унести, и сваливал их в углу, так что работать мог дольше. Самым неприятным делом были походы в туалет, находившийся в конце коридора, у лифтов. Самым же приятным — пребывание там, потому что далее образовывалось окно в шесть-восемь часов ничем не нарушаемого труда; на стульчаке же, где я восседал, откинувшись назад и прикрыв глаза, рождались идеи.

В голосовой почте скопились сообщения от Лолы. Ночами, добравшись до ночлежки, я слушал их перед сном. Включал громкую связь, и Лола будто оказывалась рядом. С растущей тревогой в голосе она упрашивала меня позвонить ей. Быть востребованным приятно. Но я не звонил, потому что ноги еще не были готовы.

Джейсон принес мне тридцатидюймовые пружины. На моем столе лежали фрагменты ноги. Я больше не скрывал своих занятий. Этот этап миновал.

— Что-то еще? — Я сдвинул очки на лоб, когда понял, что он не собирается уходить.

Взгляд Джейсона бегал от детали к детали.

— Вы просили две пружины.

— Да. Спасибо.

— Тогда получается… что вы собираете две ноги.

Я оглядел стол. Отрицать очевидное было трудно.

— Но я… — пробормотал Джейсон. — Не понимаю, зачем вам две.

— Про запас.

— Понятно. — Похоже, я его не убедил. Он топтался на месте. — Вам больше ничего не нужно, доктор Нейман? Вы только скажите.

Я подумал:

— Принеси еще батончиков.

И он принес.

Я доделал ноги. Отлично. Я достиг стадии, на которой уже не испытывал настойчивого, жгучего желания все переделать. Я всячески старался сохранять спокойствие, но внутри все дрожало от нетерпения. Я сглатывал вновь и вновь. Я боялся взглянуть на них. Это было глупо. Но мне мерещилось, что все вот-вот рухнет.

Конечно, я не мог их носить. Они составляли пару, я не годился по параметрам. Но я мог сидеть рядом и радоваться их наличию. Тишина: только я и они.

Когда мне было пятнадцать, меня чуть насмерть не задавил «додж-вайпер»[5]с полуголым мужчиной за рулем. Я шел из школы и переходил загородную улочку, когда машина с ревом вылетела из-за угла. Думаю, мужик рассчитывал, что я немедленно испарюсь с дороги, но этого не произошло, потому что мне было пятнадцать и выглядеть крутым в глазах незнакомцев для меня было важнее, чем остаться в живых. Водитель явно придерживался тех же взглядов, так как его машина неслась на меня. Я понял, что сейчас умру или, по меньшей мере, останусь калекой. Но в последний момент — будь машина попроще, было бы слишком поздно, — «вайпер» замер, дымя покрышками.

Водитель высунулся из окна и стал материться. Тогда-то я и заметил, что он без рубашки. На нем были зеркальные очки и толстая цепочка, которая моталась туда-сюда, пока он размахивал руками. Я напрягся, ожидая, что он вот-вот вылезет и врежет мне, но он лишь тыкал в меня пальцами, размеренно выкрикивая ругательства, которых я не мог расслышать из-за потока музыки, превосходно воспроизводившейся его проигрывателем.

В конце концов он завел мотор и укатил восвояси. Я проследил, как он мастерски вписывается в ближайший поворот, уже разогнавшись до сорока-пятидесяти миль в час. Я пошел дальше. Я ощущал смутную ярость оттого, что такой плохой человек водит такую хорошую машину. Ибо автомобиль был вершиной тысячелетнего научного прогресса. Но мужик был мудаком. Я задумался: когда же это случилось, что мы начали делать машины лучше, чем людей?

Мои помощники явились в Стеклянный кабинет, неся с собой кофе и обсуждая что-то казавшееся им смешным. Увидев меня, они застыли.

— Доктор Нейман? — заговорила Кэтрин. Я прочел это по губам. Она находилась по другую сторону полимерного стекла и забыла включить интерком. Пришлось подождать, пока до нее не дойдет. — Доктор Нейман… что у вас в шприце?

— Морфий, — пробурчал я, и вышло невнятно, потому что я закусил рукав. Но, думаю, она поняла. Сделав укол, я опустил рукав. — От боли.

Лаборанты переглянулись, Джейсон наклонился к микрофону:

— О какой боли вы говорите, доктор Нейман?