Сети - Пол А. Тот

– Папа говорил, что ты мне однажды понадобишься и будешь на месте.

– Врешь.

– Ладно, вру. Все равно ты мне нужен.

– Никогда не ври алкоголикам, Шейла. У нас своих проблем хватает.

– Ты не алкоголик. Просто пьешь слишком много. Нет, опять вру – действительно алкоголик. И все-таки, разве не хочешь помочь?

– Слушай, – сказал он, – я ненавижу тот город. Вдобавок здесь кое с кем познакомился. Она сейчас в Норвегии, но может вернуться. Вдруг вернется, когда я уеду?

Он знал, что Инга его любит. Сама говорила, даже когда бросила. Ей всего тридцать четыре, но он ее понимает. Она любит точно то же самое, что любит он, кроме одного – спиртного.

– Теперь, по-моему, ты мне врешь, – сказала Шейла.

– Я тебе никогда не вру.

– Она в самом деле вернется?

Он долго пил утром, мысленно кочуя по Норвегии. Инге придется сделать сто тысяч шагов в снегоступах, чтоб до него добраться.

– Ну, не прямо сейчас, – признал он.

После того как Шейла изложила идею, Альберт собрал вещи, даже не уверенный, что переночует в Мерси. Лучше бы собрать вещи для полета в Норвегию, где самолет приземлится на бетонную посадочную полосу, проскользит, остановится, бросит его в объятия Инги.

Но он обязан оказать Шейле услугу. Она была его хранительницей, пока они жили вместе, тогда как это ему следовало беречь ее от беды. Они даже выкурили вдвоем пару косячков – двадцать, если по правде сказать, – но в то время он думал, что такой зрелой девушке, как Шейла, необходимо расслабиться.

У Мориса с Альбертом было много общего, но Альберта угнетало, что он служит Шейле учебным лагерем для новобранцев. Ей надо было бы дважды подумать, прежде чем выходить за Мориса, если так и не сумела смириться с пьянством дяди. Впрочем, он также знал, что умные девушки вроде Шейлы иногда выбирают друзей и любовников, которые делают то, чего они сами никогда не сделают.

Он окажет ей услугу, потом послушается ее совета и покинет Калифорнию. Солнце не помогает. Может быть, снег поможет.

Морис с Шейлой провели остаток дня, как всегда, вместе и врозь.

Морис дотронулся до полотна, ощупывая озера и гребни краски, формирующие географию Шейлы. Красочный брайль[18]рассказывает историю женщины, которая устала, страдает головокружениями и гадает, сколько еще сможет вытерпеть.

Но как же ему вынырнуть в тонущем мире? Может быть, Мерси – последняя дырочка затянутого у него на талии «пояса ржавчины»?[19]Поймает ли его Шейла на полпути вниз, вытащит ли наверх? Зачем ей это надо?

В последнее время мир ему представляется бегущей дорожкой, конвейером. Кажется, будто все прочие стоят на месте, хотя они тоже движутся. Позиции на мгновение пересекаются, обещая согласие, потом расходятся в обвиняющие противоположные стороны. «Стой на месте». – «Нет, сам стой на месте». Что в браке правда – согласие в начале или обвинения в конце?

– Ты теплеешь, – заметил Иона.

Морис хотел ощупать свое лицо, а Иона шлепнул его по руке:

– Пока рано, друг мой.

– Ты кто такой?

– Не Призрак Прошедшего Рождества.[20]

– Тогда кто?

– Очевидно, что я – это ты. Ты меня заставляешь шевелить губами. Я – кукла, твой Эдгар Берген.[21]– Призрак зашипел, завопил: – Ты все тот же мальчишка у больничной койки матери, писающий в штанишки!

Морис видел у койки матери расчетливого двойника. А где был настоящий Морис? Прятался под койкой.

Он вспомнил другую больницу, когда алкоголь, наконец, перестал питать воображение, начав действовать против него. А двойника, который занял бы место Мориса, не было.

Все пять коек в отеле для мучеников, кроме одной, пустовали. Был День поминовения,[22]остальные прибудут во вторник, трясясь от трехдневной пьянки. Поэтому он спустил штаны. Восемь уколов – морфий, еще что-то, ЭКГ, анализы крови. Врачи изображали из себя следователей – доброго и злого. Конвульсии прекратились, но от цунами паники не убежишь, не спрячешься под зонтиком.

На другой стороне улицы мерцало рекламное табло: ВЫИГРАЙ, ВЫИГРАЙ, ВЫИГРАЙ «КАДИЛЛАК!». Под сомкнутыми веками неоновой анимацией пробегали галлюцинации, вентилятор насвистывал слуховые фантазии. Ночь никогда не придет. Полночь больше не настанет. Он встал и прошелся.

Стены были увешаны плакатами о здоровом образе жизни. На письменном столе лежал чей-то рукописный дневник, где регистрировались события их жизни. Маленькая жестянка яблочного сока, картонный пакет молока.

– Не помогает, нисколько не помогает. Надо думать. Бежать.

Раздвижные стеклянные двери выглядели точно так же, как балконные дома, кроме таблички с предупреждением, что при их открытии автоматически включается дождевальная установка. Дождевальная установка? В палате уже хлещет ливень.

Он рывком открыл двери и выбежал. Что касается собственно реабилитации, то она прошла эффективно: больше он много лет пить не будет. Но бежал теперь, насквозь мокрый, через центр Мерси, за много миль от дома.

Пока Морис работал в студии, Шейле доставили посылку. Она сорвала обертку, открыла коробку. Провела пальцами по тридцати пяти дюймам стали. В последний раз испытывала подобное наслаждение, поставив на проигрыватель один из отцовских альбомов.

Зачем ей это нужно, если она знает, что больше никогда не вернется на курсы? Понятно, затем, что рапира – подарок совсем бесполезный, не считая желания получить его. Подаренный кем-то любящим ее, Шейлу Первую, которой по-прежнему двадцать лет, потому что она перестала взрослеть в момент появления другой Шейлы, оставившей ее позади.

– Помнишь меня? – спросила Шейла Первая.

– Да, помню. Куда ты ушла?

– Ты осталась. Я иногда думаю, что зайдет Морис Первый, да видно, так не бывает. Со мной легче. Только подумай обо мне, и я тут. Он, должно быть, слишком занят.

– Чем?

– Старается поймать Мориса Второго.

Шейла стиснула рукоятку рапиры. Что это – она сейчас сама с собой разговаривает? По крайней мере, не так громко.