Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 29. Семен Альтов - Семен Теодорович Альтов

открывал правый, но, как на грех, ничего путного не попадалось!

Однажды, когда погода была такая, что хороший хозяин собаку не выгонит, Вениамин Петрович оделся потеплее и, с третьей попытки распахнув дверь, вылетел на улицу. Его закружило, понесло, обо что-то ударило, ткнуло в урну. Бунькин дождался, когда ветер затих, и, цепляясь за стены, добрался до дома.

В правом глазу что-то приятно беспокоило. Вениамин Петрович бросился к зеркалу и замер. В правом глазу, в уголке, что-то сверкнуло! Сомнений быть не могло — там начала созревать новая жемчужина!

Вторая жемчужина росла еще быстрее, чем первая. Скоро Бунькин почти ничего не видел. Его все время сопровождали какие-то люди. Выводили гулять, усаживали ест, укладывали спать, на ночь читали курс иностранных валют.

И настал день, когда Вениамин Петрович понял, что принадлежит к избранному кругу очень богатых людей. Судя по тому, что окончательно перестал видеть, — вторим жемчужина достигла нормальной величины!

Дальше тянуть не было смысла — пора начинать новую жизнь.

— Предлагают последнюю модель «Ягуара». Цвет «коррида».

— Это как выглядит?

— Бычья кровь!

— Кровь… помню, помню. Беру!

В элитном журнале прочли объявление: «Продается вилла в Испании. Два бассейна. Десять комнат. Площадка дли гольфа. До моря рукой подать!»

— Рукой подать, в каком смысле?

— Если подать рукой, она окажется в море. С утра до вечера прибой — ш-ш-ш!

— Говорите: ш-ш-ш?! Неплохо бы! — Вениамин Петрович улыбался. — «Ш-ш-ш». Это то, что надо. Берем.

Ему позвонили:

— Есть женщина немыслимой красоты, пока что ничья. Берете?

— А какая она из себя?

— Фигура точеная! Ноги длиннющие. Бюст. Два бедра. Глаза — изумруды, волосы золото…

— Золото какой пробы?

— Самой той!

— Делайте ей предложение.

…Осталась формальность — отоварить жемчужины.

Вениамин Петрович лег на операцию к лучшему хирургу и просил об одном: «Черт с ним, со зрением! Главное — не повредить жемчуг!»

Через два часа операция кончилась. Бунькину вручили небольшую коробочку. На черном бархате грелись в свете люстры два роскошных чуда природы. Вениамин Петрович отчетливо видел их двумя глазами:

«Лучше быть зрячим и богатым, чем бедным и слепым! Ура! Гуляют все!»

Друзья на машине домчали к подвальчику ювелира. Оказалось, старичок накануне скончался.

Под музыку с песнями покатили к магазину «Покупка драгоценностей у населения».

Вениамин Петрович распахнул дверь, выложил на прилавок сокровище и заржал: «Примите у населения!»

Приемщик с коробочкой ушел в заднее помещение. Минут через десять вернулся с милиционером:

— Извините, жемчужины обе фальшивые. Ловкая, но подделка.

У Бунькина потемнело в глазах:

— Вы соображаете, что несете?! Милицию вызову!

— Я здесь, — милиционер поправил кобуру, — Гражданин, забирайте свои финтифлюшки! Уходите, пока не арестовали!

Вениамин Петрович выбрался на улицу. Ни машины, ни друзей, никого.

Бунькин смотрел на слепящее солнце, синее небо и плакал бесполезными отныне слезами.

Ежедневно

Вы не поверите: вот уже несколько лет во мне царит какое-то приподнятое настроение.

На работе ежедневно тружусь с огромным удовольствием, переходящим в полное удовлетворение к концу месяца.

Во время обеденного перерыва питаюсь с огромной радостью в новой столовой, где все способствует выделению желудочного сока, вплоть до еды. Которую ем с таким энтузиазмом, что до сих пор не пойму, что, собственно, все и и годы ем.

Дома… Дома просто плачу от радости, когда с чувством выполненного долга, едва переступив порог, попадаю в объятия жены и подрастающего поколения, которому дал путевку в жизнь, а живем вместе.

Как подумаю, что жена является бессменным другом, товарищем, всем, чем угодно, вот уже десять лет ежедневно. — испытываю такой прилив радости, самому страшно! То же самое творится и с ней, родимой. Просто готовы задушить друг друга в объятиях. Особенно я.

О других женщинах даже не думаю. Когда?! Если непрерывно рядом любимая жена! Двое детей! Пацанов, шалопаев, бандитов рыжих, хотя я непреклонно черный.

Собираясь в тесном семейном кругу, просто не знаем, иуда деваться от радости! Тем более квартира небольшая, но дико уютная. Ведь все сделано своими руками. Все! Антресольки, полочки, двери, окна, потолок, пол, санузел работает как зверь.

На работе так окружен друзьями — враги просто не могут пробиться. Трудно поверить, что на свете может быть такой спаянный коллектив. Не оставят тебя в беде, в радости, в горе, в получку, в аванс, в выходные и праздничные дни. О буднях не говорю.

Каждый вечер, честное слово, каждый вечер всей семьей садимся за пианино и в любую погоду играем в восемь рук что-то из сокровищницы нашей музыкальной культуры. Все помещаемся, хотя тесновато, проблемы с клавишами, а чтобы всем вместе сесть, кому-то надо уйти. Но звучания, как говорит участковый, добились отличного, особенно когда соседи подхватывают мелодию на баянах и арфах или просто затягивают свое в ответ на наше.

Двор у нас удивительный. Чем-то напоминает раздолье. Озеленен полностью в синий цвет. Ничего более зеленого не нашлось, оно кончилось.

Качели скрипят, но раскачиваются с утра до вечера и по ночам. Вжих-вжих! Вжих-вжих!..

Так привык, что когда не скрипят вдруг — просыпаюсь в холодном поту. А что приятней в жару, чем немного холодного пота!

С таким оптимизмом смотрю в будущее, что для настоящего уже не хватает. Все время сам себе по-хорошему завидую…

Да что ж это такое со мной, а? Доктор?!

Паучок

Первый раз его увидел — чуть не раздавил, пакость ползучую! Хорошо, вспомнил: раздавишь паука — получишь письмо.

Женщина одинокая напишет, отвечу: «Здесь такой не проживает»: переписка завяжется, потом как честный человек женюсь, дети, крики. Инфаркт!

Нет-нет, обойду паучка бочком — никого не видел!

А то еще придет письмо: «Явиться в суд свидетелем». А сами посадят. Как докажу, что не крал? Кто видел, как я не крал? И десять лет с конфискацией того, чего нет.

Паучок махонький был. Дал ему мушку. Как он набросился! Молочка налил. Выпил. Пузанчик мой. Расти большой! Зверушка моя. Харитоном назвал.

Ты ничего не видел, тебя никто не видел. На работу пятнадцать лет хожу без опозданий, а кто меня видит? Не приду, кто заметит? Умру, кто заплачет? Верно, Харитоша? Ешь плавленый сырок, ешь ты его, мягкого.

Или, как тогда, помнишь: счет за международный разговор. Международный! С Будапештом, главное! Это где такая страна? Кто-то наговорил на шестьсот рублей с хахалем, а нам расплачиваться?!

Слава боту, телефон отключили. Еще попадут не туда, спросят: «Как поживаете?» Скажу: «Хорошо» — тут же слетятся как мухи на мед, тут же! Отвечу: «Плохо» — приедут выручать. Двери выломают — и с песней, гитарой, подругами. И я проболтаюсь. Не знаю о