Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский

Осенью нужда научила нас драить полы. Эта нелегкая и ответственная работа называется в училище «вождением». Значение этого слова вначале было для нас не совсем ясно.

Впервые попав в наряд по роте, мы провозились с уборкой до двух часов ночи. Полы в казарме некрашеные, шероховатые – ни голики, ни песок их не брали. Свинцово-серое небо исходило бесконечными дождями, земля совершенно раскисла и прилипала к сапогам, а отмывать их было негде, разве что в лужах с грязной жижей – поэтому на затоптанный пол даже смотреть жутковато. Но вот работа кончена. Разогнув усталые спины и с гордостью обозрев плоды своего титанического труда, мы уже собирались вымыть руки и юркнуть в свои постели, да не тут-то было. Некстати появился из каптерки сонный старый старшина, провел подкованным каблуком по непросохшему сероватому полу и начисто забраковал всю нашу работу: от подковки на половице осталась предательская светлая полоска. Пришлось все начинать снова, и драили мы в тот раз до самого подъема, а потом на занятиях напропалую клевали носом.

Но однажды, когда мы, группка проштрафившихся из разных взводов, лениво перебраниваясь в предвкушении бессонной ночи, безо всякого энтузиазма ползали на карачках по беспросветно грязным проходам, нам неожиданно повезло. Примерно через час после отбоя «старый» курсант, то есть курсант, прибывший в училище на энный отрезок времени раньше нас, прошел мимо по «прешпекту» с ведрами грязной воды. Он был из другого батальона, одна рота которого размещалась в правой половине нижнего этажа нашего здания. Иронически покосившись на нашу возню, «старик» бросил на ходу:

– Боже мой, какая кустарщина! А где же новейшая техника, призванная облегчать труд человека?

С досадой и недоумением уставились мы на шутника.

– Эх вы, тринадцатая штрафная! Да так у вас пол никогда не будет даже приблизительно чистым. Отдохните пару минут – получите исчерпывающий инструктаж.

Быстро вернувшись с чисто ополоснутыми ведрами, он принес из своего расположения две деревянные швабры с длинными ручками. Собственно швабра насажена на конец рукояти и представляет собой полуметровый отрезок доски, к которой крепко прибита толстая, чуть ли не в три пальца, амортизационная резина. Эту резину (она широким кольцом опоясывает изнутри нижнюю часть башни, опущенную в корпус танка, и предохраняет членов экипажа, которые работают в боевом отделении, от ушибов и увечий при резких поворотах, толчках, а также при рикошетах) бывалые курсанты снимают со старых машин, предназначенных для демонтажа. Прошлой зимой в училище доставлен был подбитый и списанный старый КВ-1, проговорился как-то один из штатных водителей. Трое ребят, посланные навести порядок в танке, обнаружили, к своему ужасу, под топливным баком чью-то мороженую ногу в совсем новом сапоге...

– Смотрите, салажата! – приказал наш добровольный инструктор и, выплеснув на «вымытый» нами пол целое ведро воды, жестким веником быстренько развел жидкую кашицу, поясняя при этом:

– Чем жиже – тем лучше. Это операция номер один, подготовительная. Берите венички и продолжайте... Так. А теперь приготовьте пустые ведра и совки, чтобы собирать грязь. Нет совков? Сойдут куски фанеры, можно и просто горстями.

Затем он взял в руки швабру и, отойдя к дверям, торжественно объявил:

– Испытанная боевая машина Т-2-1К. Расшифровывать не имею права: военная тайна. Экипаж – три человека.

Подозвав меня с Елькиным, он дал нам держать длинную рукоять, а сам установил швабру строго параллельно половицам, наступил на швабру ногами и, тоже ухватившись за ручку, весело скомандовал:

– Полный вперед! Да гоните точно вдоль половицы, не портите мне борозды!

Мы резво затрусили по проходу, таща за собою упруго цепляющуюся за пол швабру с живым грузом. Позади, радуя глаз, ярко забелелась полоса чистого пола. Швабра захватывала сразу две-три половицы!

– Это и есть главная операция, именуемая еще с первого здешнего выпуска «вождением». Преимущества техники всем понятны? Вопросы есть? Ну, седлай тогда швабру кто потяжелей. Вот подходящий балласт, – показал наш новый товарищ на белобрысого флегматичного Елькина. – А ему, – кивнул он на Бородина, – мускулатуру надо развивать, иначе службы в танковых войсках не осилит.

Последняя операция заключалась в том, чтобы тщательнейшим образом собрать грязь, остающуюся иногда на стыках светлых полос при «вождении».

Наш добрый гений еще минуты две понаблюдал за нашими действиями, которые становились все уверенней с каждой вновь пропаханной «бороздой», удовлетворенно кивнул и, попросив после работы «загнать машины в парк», то есть сдать дневальному из их роты, удалился спать, отмахнувшись от слов благодарности, переполнявшей наши сердца.

Вшестером, при «поддержке» двух этих швабр, мы, дружно поднажав, покончили с уборкой за два с половиной часа. Правда, спины у нас взмокли, а ноги и руки гудели. Впоследствии некоторые наши курсанты наловчились управляться с полами за полтора часа, но это уже относится к области ротных рекордов.

Постепенно научились мы и многому другому, в том числе так называемой «маскировке» и «сачкованию», без которых в отдельных случаях никак нельзя обойтись служивому, но главное – умению и готовности в любое время дня и ночи работать до предела своих сил и не страшиться никаких трудностей.

«Питомцы ЧТТУ»! Это выражение сначала почему-то нас несколько шокировало. Но именно здесь, в стенах этого совсем молодого танкового училища, в его холодных классах, ледяных тирах и парках, на его танкодроме и отдаленном полигоне, его питомцы – безусые мальчишки – становились водителями и командирами грозных КВ. «Черными мамонтами» почтительно называли фашисты наши тяжелые танки, которые наводили на врага ужас мощью своего огня и неуязвимостью брони, особенно в первый год войны.

«Питомец ЧТТУ» – это обращение, которым заканчивается припев нашей училищной песни. Слова песни сочинены одним из курсантов более раннего выпуска, а музыку написал композитор, в порядке шефства связанный с нашим училищем.

Не то поздней осенью, не то в начале зимы он приезжал в училище и выступал перед курсантами и преподавателями. Речь шла о музыке и сопровождалась исполнением небольших фортепьянных пьес и отдельных фрагментов из крупных классических произведений. Играл гость по памяти. Постепенно встреча перешла в оживленную беседу. Посыпались вопросы, в том числе и о композиторском труде. Кто-то из ребят попросил гостя рассказать историю создания нашего марша.

Композитор, утомленный человек с пышной седеющей шевелюрой, в скромном одеянии, с длинным теплым шарфом на шее (в клубе, как и везде в училище, было достаточно холодно), с веселым юмором поведал нам о муках творчества вообще, а в заключение – о своих творческих поисках при работе над нашей песней. Она обязательно должна была стать строевой. «Сейчас все в строю, даже лирическая песня», – заметил он задумчиво и вздохнул.

Особенно насмешил нас маэстро рассказом о том, как он решил лично прокатиться в танке, чтобы получше представить себе состояние и ощущения людей, членов экипажа, идущих в бой, а затем постараться выразить все это в музыке. И композитора прокатили. Сперва от училища до танкодрома – с «ветерком», потом по танкодрому – с преодолением несложных препятствий, а сверх программы пару раз пальнули (разумеется, с разрешения начальства) холостым зарядом из танковой пушки. Перед выездом ему, как положено, показали его место в машине, разъяснили обязанности, которые заключались в том, чтобы не мешать работать экипажу, а главное – покрепче держаться, чтобы не ушибиться. За что держаться – тоже показали.