Песня кукушки - Фрэнсис Хардинг

Они остановились перед магазином. Над витриной в свете уличных фонарей светились золотые буквы: «Ламберт и дочери». Когда отец отвернулся, чтобы сложить зонт, Трисс прижалась к большому ярко освещенному окну, уклоняясь от капель воды, стекавших по навесу. За стеклом позировали пять гладких гипсовых манекенов с бледной серебристой кожей. Томные и нечеловечески стройные, они были одеты по самой последней моде и обладали абсолютно невыразительными лицами.

Трисс пришла в восхищение от их пастельных платьев с бахромой, и тут все пять фигур зашевелились. Очень медленно они повернули безглазые головы и уставились на нее, а потом повели плечами и подались вперед с выражением крайней заинтересованности.

— Нет!

Трисс отскочила назад под дождь. Она с трудом сглотнула и заставила себя отвести взгляд от витрины магазина. Если отец заметит, куда она смотрит, он может заинтересоваться, в чем дело. Что, если он тоже заметил, как они пошевелились? Или он не увидел вообще ничего странного?

— Мы можем пойти в какое-нибудь другое место? Я слышала, что на этой улице есть магазин лучше — вон там. — Чтобы придать правдоподобия своим словам, она слепо показала куда-то вдоль улицы, надеясь, что сможет найти по дороге другой магазин одежды.

— Разве? Хорошо, если хочешь. — Отец снова открыл зонт. — Как называется этот магазин?

— Я… я точно не помню, — ответила Трисс, испытав облегчение, когда они отошли от зловещих, наблюдавших за ней манекенов. Она продолжала идти, не оглядываясь, и сердце колотилось у нее в груди. — Что-то вроде… вроде… Ах вот он!

У нее от души отлегло, когда они наткнулись на магазин с большими металлическими ножницами, висящими на изящной цепи над входом, — верный знак, что это лавка портного. Большая часть одежды на проволочных подставках в окне была мужской, но женские платья тоже имелись. Глаза Трейс метнулись к небесно-голубым буквам на дверью.

— «Грейс и Скарп», точно, это он!

— Хорошо. — Отец провел ладонью по ее влажным волосам. — Давай посмотрим, что у них есть?

Но, поднимаясь по ступенькам магазина ко входной двери, Трисс ощутила укол беспокойства. Это был не страх, но тянущее неуютное ощущение, будто она забыла что-то важное. В ее мозгу промелькнула мысль, но не страшная, а какая-то странная. Воспоминание о том, как вчера утром она сражалась с мамиными ножницами, которые вели себя крайне недружелюбно.

Трисс толкнула дверь магазина, и тут раздался громкий звон. Что-то рухнуло на землю к ее ногам. Она уставилась на огромную пару ножниц, только что висевшую над дверью. Отец держал над ней зонт, и только это помешало лезвиям вонзиться ей в голову. Мир вокруг Трисс побелел, и на несколько секунд она утратила понимание происходящего. Реальными казались только гигантские ножницы у ее ног. Вокруг нее засуетились, и было такое впечатление, что больше всего суматохи производит ее отец. Остальные главным образом извинялись.

— Понятия не имею, почему цепь оборвалась… Мы поменяли ее только год назад…

Трисс и ее отца торопливо проводили в глубь сверкающего магазина, и кто-то устроил целый спектакль, промакивая носовым платком капли дождя на ее плечах, как будто тем самым можно отменить атаку ножниц.

— Здоровье моей дочери, — в состоянии крайней ярости объявил отец, — очень уязвимо. Ее нервы не выносят подобных потрясений!

Один тучный мужчина умудрился возвысить свой голос на фоне извиняющихся причитаний.

— Сэр, мы приносим вам наиглубочайшие и самые искренние извинения. Нет нам прощения за это происшествие, но, возможно, вы позволите нам что-нибудь сделать для вас? Скажем, платье для вашей дочери, бесплатно… и, возможно, костюм для вас со скидкой?

Отец Трисс колебался, он кипел, как чайник, только что крышка не подпрыгивала. Потом присел рядом с ней.

— Трисс, как ты себя чувствуешь? Чего ты хочешь? Остаться тут и посмотреть на платья или пойдем еще куда-нибудь?

— Все в порядке, — пискнула Трисс. — Я не возражаю, если мы останемся тут.

И она осознала, что это правда. Она была потрясена, но происшествие не причинило ей физического ущерба, чего, видимо, опасался ее отец. Трисс даже почувствовала себя виноватой, как будто после его слов она должна была казаться еще более пострадавшей.

— Если ты уверена. — Ее отец бросил короткий взгляд на тучного мужчину, предложившего им платье и костюм со скидкой. — Трисс, мне надо кое-что обсудить с управляющим. Ничего, если я оставлю тебя снять мерки?

— Но мы знаем мои мерки, — удивилась Трисс.

— Я думаю, надо снять их заново, милая, — спокойно, но твердо произнес отец, и Трисс снова заметила, как за его улыбкой промелькнула тень беспокойства. — Доктор Меллоуз говорит… ты немного похудела.

Похудела? Похудела? Трисс недоверчиво подумала о количестве пищи, поглощенной ею за последние три дня. Как она могла похудеть? Хотя она вспомнила, что доктор был ошеломлен, когда она встала на весы. Прокручивая в голове эту мысль, Трисс позволила сопроводить себя в комнату, на двери которой висела табличка: «Предназначено для специальных гостей „Грейс и Скарп“». Комната была небольшой, но значительно более просторной, чем сам магазинчик, и на удивление пустой. Стены оклеены солидными темно-синими и серебристо-серыми обоями, мебель преимущественно кожаная и хромированная. Вдоль одной стены располагались стеллажи с рулонами черной, коричневой и темно-синей ткани. Все это выглядело очень основательно и по-джентльменски, и Трисс почувствовала себя совершенно не в своей тарелке.

— Пожалуйста, присядьте. — Мужчина, который привел ее в эту огромную комнату, пододвинул ей большое кожаное кресло. — Это помещение для особо важных гостей — членов королевской семьи, знаменитостей и тех, на кого мы нападаем с ножницами.

С первого взгляда Трисс показалось, что он довольно молод. Его волосы были напомажены по последней моде. Улыбка была молодой, живой и веселой. Теперь, когда Трисс рассмотрела его повнимательнее, она заметила горизонтальные линии, пересекающие его лоб, и сероватый оттенок на щеках. В его движениях читалась некоторая скованность, и она осознала, что он старше ее отца. У него были игривые манеры, но это была ленивая игривость пса, который уже не бегает за каждым мячиком. Пересекая комнату, он прихрамывал, но шаги его были осторожными, и это почти не бросалось в глаза.

— Мое имя — Джозеф Грейс, — представился он, — и поскольку мой партнер устраивает примерку вашему отцу, я позабочусь о вас.

Трисс устроилась на троноподобном кресле. Дверь за ее спиной закрылась, отсекая шум голосов в магазине, и она услышала музыку. Играли веселую скрипичную пьесу, и так разборчиво, что она оглянулась в поисках музыканта — на случай, если здесь, как в кондитерских «Лайонз»,[5] играет живая музыка, но ее взгляд упал на граммофон в углу: пластинка крутилась, изогнутая труба была повернута в сторону комнаты.