Демидовский бунт - Владимир Буртовой

– Михайла! – заголосил рябой мужик. – Слышь, Михайла, где ты?

Из третьего от леса шалаша выдвинулся по пояс Михаила Рыбка, шевельнул густыми бровями.

– Чего шумишь? По всей округе грачей всполошил. Сказывай, что стряслось?

Рябой сообщил про обоз. Михаила вылез из шалаша, подозвал Илейку.

– Оружие какое при обозных приметил?

Илейка сказал, что на каждой телеге по два возчика и по одному ружью.

– Не иначе, в Калугу что-то ценное увозят с Дугненского завода. Опасение имеет Демидов, как бы и тамошние работные не взбунтовались купно с нами. – Рыбка поспешно накинул на плечи длиннополый кафтан, который до этого держал в руке, решительно приказал Илейке: – Пойдешь с нами, укажешь ту дорогу, – и к ватажникам своим, которые собрались на крик рябого: – Быстро снарядиться!

Через малое время из лагеря выступил вооруженный отряд ромодановских мужиков. Шли молча, деловито, как на покос хлебов в первый день долгожданной страды.

Михайла Рыбка, словно вытесанный из огромного серого камня, шел, раскачиваясь всем телом. Рядом с ним, высоко поднимая ноги, маршировал по привычке отставной солдат Дмитриев. По бедности своей Дмитриев зимой и летом носил до невероятия засаленный и прожженный солдатский короткополый кафтан, а на голове красовалась сдвинутая набекрень петровских времен треуголка. Только и богатства у отставного солдата, что бравые гренадерские седые усы от уха и до уха да глиняная трубка, в которой давным-давно не доводилось гореть табаку. Прежде служил Дмитриев в ночных сторожах при усадьбе Никиты Демидова, однако минувшим летом по старости был лишен жалованья. И теперь днем промышлял под чужими окнами Христовым именем, а ночами зяб в каморке полуглухого звонаря при церкви Рождества Пресвятой Богородицы.

– Догоним ли? – который уже раз спрашивал Михайла у Дмитриева. Тот прикидывал по солнцу время до вечерних сумерек и, присвистывая от беззубья, отвечал четкими солдатскими фразами:

– Догоним, атаман. Помаршируем, спрямляя дорогу. До ночи обозу в Калугу все едино не успеть. Разобьют бивак близ Мансуровской рощи. Тамо и ударим в штыки на супостатов!

Илейка обернулся – над головами идущих следом мужиков колыхались длинные рогатины, с десяток кривых самодельных копий с широкими наконечниками. Косы зловеще отсвечивали голубыми искрами. У иных за плечами тяжелые кистени.

«Вот тебе и ударим в штыки», – усмехнулся Илейка, однако дружная и неробкая поступь мужиков вызывала невольное уважение отрока.

Стемнело. Вечерние сумерки вместе с прохладным туманом начали выползать из-под лесного слежалого покрова, сглаживая контуры кустов. Луны почти не видать – в том месте, словно свеча за слюдяным окном, сквозь тучи еле обозначилось желтоватое размытое пятно.

Илейка первым учуял дым костров, остановился и дернул Михайлу за рукав кафтана. Постояли, но сквозь деревья костров было не разглядеть. Дмитриев повел отряд по направлению дыма. Прошли саженей триста, поднялись на пологое возвышение и в полуверсте перед собой приметили тусклые огни – казалось, что там догорал очажок лесного, дождем прибитого пожара.

Подступили ближе. Обозники сидели кучками у походных котлов.

Дмитриев с двумя десятками мужиков отделился и ушел перекрыть дорогу на Калугу, остальным Михайла строго-настрого наказал не чихать и не кашлять. Через некоторое время справа, сквозь настороженную тишину ночного леса, четыре раза ухнул филин. Это уставной солдат давал знать, что дорога перекрыта надежно.

– С богом, братцы, на демидовских прихвостней! – хрипло проговорил Рыбка. Сминая кустарник, с яростным криком «Круши-и!» ромодановцы вывалились на дорогу, из тьмы к свету. Навстречу громыхнуло несколько испуганных и потому плохо прицельных выстрелов. Сквозь гвалт и ржание перепуганных стрельбой коней донесся отчаянный вопль:

– Братцы, не губите подневольных!

Навстречу поотставшему Илейке метнулась темная фигура и с возгласом: «Пропади все пропадом!» – будто в приманчивый омут нырнула в темный лес. Шум драки покрыл голос Михайлы:

– Клади ружья, и будете живы!

Через несколько минут ночной бивак был захвачен. Успокаиваясь, кони вскидывали головы, водили ушами. Стонали помятые и повязанные демидовские стражники. Рыбка и Дмитриев деловито осматривали ружья – целы ли, годны ли к бою? Проверяли возы с мукой и крупами, с неношеной одеждой и сапогами. Наткнулись на несколько увесистых мешков.

– Ого! – Михайла не смог одной рукой приподнять край мешка. – Что здесь? – спросил он у ближнего стражника.

– Казна, – угрюмо обронил тот и отвернул побитое в кровь лицо. – Дугненского завода старший приказчик Воробьев вез в Калугу Никите Демидову. Полторы тыщи рублевой монеты.

Рыбка протяжно присвистнул. Дмитриев кинулся разыскивать Воробьева, но среди повязанных того не оказалось.

– Хитер волк, из капкана сумел выскочить, – подосадовал Михайла. – В Калуге с доносом объявится.

Впрягли коней и засобирались в Ромоданово. Михайла спросил Илейку:

– С нами пойдешь или к деду возвратишься теперь?

Илейка пояснил, что дед Капитон посылал его домой за снедью. Рыбка достал из своей сумки кусок вареного мяса и каравай хлеба, протянул отроку:

– Скажи Капитону – хватит ему сидеть в берлоге, медведю уподобившись. Ежели солдаты нагрянут, то не его казнить за Оборотня, а все село приводить в покорность будут.

Обоз, затихая колесным скрипом, ушел.

Холодно и страшно среди ночи в темном лесу. Илейка присел возле костра, подбросил дрова не жалея и стал терпеливо ждать успокоительного рассвета. И вздрагивал всякий раз, когда за спиной, невесть кого пугая, зловеще ухал невидимый во тьме глазастый филин.

* * *

Отъевшаяся ворона лениво упала с самого верха сухостойного дерева, нехотя распластала крылья и перед самыми конскими мордами скользнула вдоль пологого склона. Пристяжные всхрапнули, сбились с размеренного шага.

– Балуй у меня! – крикнул подпоясанный алым кушаком бородатый кучер, огрел поочередно пропыленные и мокрые бока пристяжных, выравнивая ход богато украшенной рессорной коляски.

Демидов завозился на сиденье: ехать в наклоненной карете крайне неудобно, а склону конца не видно. Ткнул клюкой в спину дворецкому.

– Спишь, каналья! Зри в оконце – толпа пылит впереди. Узнай, не разбойная ли ватага прет? Ткнемся на лихих людей себе на горе.

Антип, убаюканный плавным покачиванием на мягких рессорах, высунулся из крытой коляски, передал повеление хозяина верховому слуге-охраннику.

– Слышь, Пантюха, мечись вперед, проведай, што за толпа там показалась?

Пантюха лапнул руками по приседельным карманам – на месте пистоли? Припустил коня в полный мах, подскакивая в седле и поправляя великоватую шапку из выдры.

– Спокойно впереди, – первым известил хозяина кучер. Он обернул к смотровому окошку у себя за спиной бородатое лицо, приоткрыл в беззаботной улыбке щербатый рот. – Не один спешит к вашей светлости Пантюха-воин!