Один - ноль в пользу женщин - Мелисса Джейкобс

– Это сложно, – говорит Грейс, и я киваю, соглашаясь.

– Ладно, – произносит Лола, и тут звонит мобильный Грейс. Это Майкл – и она прощается с нами, выходит на улицу и останавливает такси. – Нужно проверить, все ли готово к ужину, – говорит Лола. Встает и направляется на кухню. Я смотрю вслед подруге – она идет уверенно, но без легкости, будто несет на плечах тяжелый груз. И хотя Лола всегда окружена людьми, иногда мне кажется, что она одинока.

– Те amo, Lola![22]– кричу я ей.

– Я позвоню тебе позже, – отвечает она через плечо.

Заседание совета подружек закончено.

Сейчас четыре часа, а это значит, что стемнеет еще не скоро и я успею дойти до «Санг-ке» на пересечении Девятой и Вайн в китайском квартале. На улице холодно, но мне очень хочется супа с обжаренной свининой. Это не обычный суп из тех, что указаны в меню. Я прошу приготовить его без лапши и обязательно добавить китайской капусты. Сочные кусочки обжаренной свинины, пельмени, слепленные вручную, и китайская капуста с чесноком – все это в ароматном дымящемся бульоне. Женщина, выдающая заказы, уже узнает меня в лицо, хотя имени не знает. Я всегда заказываю одно и то же. Когда захожу в ресторан, она спрашивает:

– Суп спэй ша? С собой? Пять долларов. – Что ж, это неплохое предложение.

Возвращаясь из «Санг-ке», я поворачиваю на углу Пятнадцатой улицы и Локает и захожу в видеосалон. Выбираю два фильма: «Неуязвимый» и «Шестое чувство» – и становлюсь в очередь у прилавка.

Когда подходит моя очередь, протягиваю парню за стойкой карточки с названием фильмов. Он приносит диски и что-то набирает на клавиатуре.

– Семь долларов.

– А как же мое имя? – удивляюсь я.

– Александра Джеймс, правильно?

– Да. Откуда ты знаешь?

– За последние три месяца ты бывала здесь почти каждый уик-энд и брала по два диска. – Парень улыбается. – И выбор всегда отличный.

Мне хочется убежать. Разрыдаться. Но я сдерживаюсь и протягиваю ему деньги. Он отдает мне диски. Вернувшись в свою шикарную квартиру, я с удовольствием ем суп и смотрю кино.

Офис психиатра – самое подходящее место, чтобы почувствовать себя ненормальной. Здесь неестественно тихо, словно стены надежно укрывают тебя от пугающего мира, и полумрак, чтобы сгладить яркие эмоции, связанные с прошлым, настоящим и будущим. Здесь нет никаких запахов, чтобы не будить чувственную память. И естественно, в приемной, как и в самой «святая святых», нет ни единого бьющегося предмета.

Рабочий кабинет доктора Франклина напоминает мне пятый этаж университетской библиотеки Ван Пелта. Красно-коричневые кожаные диваны с бронзовыми заклепками, угловые столики орехового дерева, потертый ковер с восточным орнаментом, пыльные абажуры и книги. И тишина…

Мне нравилось на пятом этаже библиотеки, и мне уютно в кабинете доктора Франклина. Единственная проблема в том, что я обычно засыпала там. Так что всякое может случиться… Если он затянет обличительную речь о моем детстве, я могу и захрапеть.

Доктор Франклин устраивается на кожаном диване напротив меня, как будто мы на вечеринке и собираемся вести светскую беседу. Он не попросил меня прилечь и не сел у изголовья. Наоборот, он сидит напротив и смотрит прямо на меня. Мне это нравится.

И выглядит он как самый обычный психиатр: хорошо за пятьдесят, слаксы, вельветовый пиджак оливкового цвета, голубая хлопковая рубашка и темно-синий вязаный галстук. Туфли из цветной кожи. Лысина на макушке, окруженная темными волосами с проседью. Бородка, компенсирующая нехватку волос, и усы. Очки, как у Джона Леннона.

Думаю, доктор Франклин живет в пригороде Филадельфии, тщательно сортирует мусор, бегает трусцой в черных обтягивающих шортах и ведет программу на местной радиостанции. На стенах кабинета, обитых дубовыми панелями, висят дипломы Университета Темпла и Университета Ратджерса. В душе я чувствую колоссальное превосходство над ним.

– Пройдемся по твоей биографии, – начинает доктор Франклин. В руках планшет из светлого дерева, который совсем не гармонирует с цветом стен, к нему прикреплена моя анкета. – Тебе тридцать три года, – зачитывает он. Я киваю. – Связи с общественностью, – продолжает он, и я снова киваю. – Живешь на Риттенхаус-сквер, не замужем.

– Все правильно.

– Что привело тебя ко мне? – спрашивает доктор Франклин и, взяв желтый разлинованный блокнот, кладет его на планшет.

– Внутренняя опустошенность.

– Внутренняя опустошенность?

– Неудовлетворенность всем происходящим.

– Лекси, я не понимаю, что это такое. Можешь выразиться более конкретно?

– Несколько месяцев назад я разорвала помолвку и с тех пор ни с кем не встречаюсь. Моя мама и друзья считают, что я… как бы это сказать, застряла. Может быть, я и застряла на дороге жизни, но по крайней мере за рулем «порше». Вы понимаете, что я имею в виду?

– Не совсем. Можно я задам несколько вопросов о твоей семье?

– Конечно, но она здесь ни при чем.

Доктор Франклин улыбается мне:

– Мы здесь не для того, чтобы искать виновных.

– Конечно, док. Если бы это была их вина, я бы первая заявила об этом. Так было бы гораздо проще, хотя вряд ли лучше. Или полезнее…

– Твои родители женаты?

– Да.

Доктор Франклин листает мою анкету.

– Твоя мать оставила себе девичью фамилию?

– Нет.

– Твоя мать Глория Нортштейн, а отец – Лео Джеймс?

– Да.

– Они женаты?

– Да. Но не друг на друге.

– Понятно, – говорит доктор и что-то записывает в свой желтый блокнот. – Разведены?

– Да, – киваю я и уточняю: – То есть отец разведен, а мама нет.

– Я не понимаю, – говорит доктор Франклин.

Похоже, он начинает раздражаться.

– Мои родители никогда не были женаты. Они жили вместе, и мое появление на свет было запланированным. Они хотели иметь ребенка, просто не собирались связывать себя узами брака и жить по правилам, принятым в обществе. Протестовали против чего-то. – Я пожимаю плечами. – Это было в шестидесятые.

– Продолжай, – кивает доктор Франклин.

– Мама решила, что хочет остепениться. Так она мне это объяснила. «Остепениться». Я думаю, это значит, что она стремилась к моногамии. А отцу было нужно что-то другое. Так что, когда мне было около года, они расстались. Я не помню их вместе. Но когда мне было три, мама вышла замуж. А отец женился, когда мне было десять, и через пять лет развелся. Он снова женился, когда мне было двадцать шесть, и с тех пор живет со своей женой.