Офицер-разведки - Владимир Геннадьевич Поселягин

- Доедем до штаба, там получишь свои гарантии. Идём, машина снаружи ждёт.

Везли меня на «эмке», сзади грузовик с бойцами, места неспокойные, постреливают, но проехали за два часа, добрались до того самого городка, где штаб фронта и где был проведён трибунал, что меня осудил. Ночь была, мне выделили место, не забывая охранять, я парень резвый и это знали. А с утра к генералу армии Коневу, комфронту. Тот изучая меня, я был в потрёпанной форме, верхнюю часть снял, вот тот и дал гарантии. Ох что-то я ему не верю. Однако устный договор заключён, я собираюсь выполнять его с полной отдачей. Посмотрим. Если Конев не сдержит слово, то у нас появится первый писающийся комфронта. А достало всё, используют меня, и думают ответки не будет. Всё будет. А пока работаем. Правда, я как был штрафником, так им и оставался им, поэтому под охраной постоянно. В этот раз меня не охраняли, а сторожили скорее. В самолете я прикован кандалами к самолёту. Оружия нет. Вот так зимними вечерами, когда нет снега и погода позволяет, что не всегда бывает, один раз чуть не упали, обледенение на нашем «У-2» появилось, но информация пошла в штаб фронта и подготовившись, фронт пошёл вперёд, а то немцы ранее остановили его и строили крепкую оборону, а теперь зная, чего ожидать, армии фронта шли вперёд. Знаете, было время подумать, может магёныш какие установки дал, и они остались, но прикинув за и против, понял, что я сам психанул. Нечего на других валить, где сам виноват. Есть такое, однако, ни о чём не жалею. Тот шантаж меня просто в край взбесил, внутри красная волна жажды крови поднялась. Легко тот умер. Вот тут я жалею, что тот легко ушёл, но только в этом.

***

Поправив ремень карабина «Мосина», я посмотрел, как двигается рядом пехотная колонна советских войск, её по обочинам обгоняют грузовики и яркие легковые машины, часто встречались «Виллисы». Я был в новенькой красноармейской форме, с чистыми погонами, вещмешок за спиной, пилотка на голове. Поперёк груди скатка шинели, на ремне каска. В кармане новенькая солдатская книжица, и листок с направлением на дальнейшую службу в Девяносто Девятую стрелковую дивизию. Я был полностью снаряжён, но это не отменяет того факта, что Конев меня всё-таки кинул. Да, нашли причину, мол, не предупредил о фланговом ударе немцев, наши тогда серьёзные потери понесли. А как предупрежу, второй день пурга, погода не лётная у нас была. Февраль месяц. А у немцев порядок, тихо. Вообще полгода тянули и не реабилитировали меня, то есть не сняли судимость, хотя фронт наступал так лихо, что вон в апреле сорок четвёртого Львов взял, а в мае к Бугу вышли. Я же штрафник, свободы нет, после вылета, сразу в землянку под охрану, еду носят, как новый вылет, выводят на аэродром, кандалы, и вылет. Это знаете, бесит, но терпел. А потом понял, что никто не будет меня реабилитировать. Я с охраной поговорил и велел куратора позвать, это ещё в марте было, тот и передал слова Конева. За тот удар немцев, что свалили на меня, отмены приговора не будет. Ну не будет так не будет. Разведданные в ноль ушли. Разведка пешая и воздушная сама работала, а я всё, пустым возвращался, с пустыми картами. Сначала куратор пытался уговорить, потом и Конев, но всё в пустую. А привыкли иметь свежие и точные данные, уже через губу разговаривали. Всё, лавочка закрыта. Кинули меня, работать смысла на них нет. Меня в каталажку и в ближний тыл, убеждать. Два месяца убеждали, пока не плюнули, и вот махнули рукой. В общем, отметили как искупившего вину, всё же неплохо фронт воевал, и не без моей помощи. Дали звание рядового, чин капитана и награды не вернули, не сдержали обещания, и вот направление на службу в одну из дивизий Второго Украинского фронта.

А что, я на склады, у меня было разрешение получить с них всё что нужно, там гарнизон городка снабжался, вот и получил всё. Старшина, что там командовал, понятливый, договорились, и всё выдал отличного качества. Вот только бледный я, два месяца солнца не видел, загореть бы. А вокруг тепло, двадцатое мая, птички поют, зелень яркая. Хорошо. Из новостей, Анна забрала нашего сына из Горького. Не выдержала всё-таки. Кормилица ничего сделать не могла, та винилась в письмах, Анна в документах как мать вписана. Я уже по факту узнал. И где мне её теперь искать. Да и буду ли? Забрала и хорошо. Сама та не писала, или письма перехватили, что скорее всего. Честно говоря, к сыну я относился несколько прохладно. Да я его видел несколько дней, где узнать и полюбить? А то что особиста за него застрелил, тут за сам факт запугивания и шантажа. Всего пять часов назад я ещё в камере в кости играл, а потом успели озвучить решение суда, побывал на складе, и вот покинув город, искал попутную машину. Тут около четырёхсот километров до позиций дивизии. Добраться надо. Хотя задумался, а стоит ли? Думаю, всё же стоит, тихо довоевать до конца и свободен, это ли не радует? О, ещё из новостей. Тот пробитый нами коридор к Ленинграду, немцы схлопнули. Не знаю где они резерв взяли, да и ещё целую танковую дивизию, но смогли. Сейчас вроде снова коридор пробили. Ну и ещё кое-что. В камеру ко мне многие разные попадали, опрашивал их. Те не владея полностью информацией, слабо понимали что за движуха идёт, а я понимал. Меня искали, серьёзно искали. Конев же, действовал в стиле - не моя, так не доставайся же ты никому. Я сам не сразу разобрался, но потом понял. И содержался я в этих бараках лагеря временного содержания, под номером, а не своими данными. Да и лагерь, я там сторожил, не было никого кто продержался бы два месяца, как это со мной было. Меня прятали, это было ясно. А сейчас видимо ситуация изменилась, выдали пинка, иди служи. Всё же своей работой я на три отмены приговора заработал. Ещё одна подлянка, которая меня больше порадовала залогом спокойной службы и войны. Насчёт этого как раз я не возражал. Мне документы выдали не на Германа Одинцова, а на Германа Одинцовского. Небольшое изменение, но оно уже значительно усложняет мои поиски, если они не прекратились.

Чтобы добраться до дивизии, мне двое суток