Ломоносов - Рудольф Баландин

Тогда-то и встретился Ломоносов с Феофаном Прокоповичем. В Академии вряд ли желали расставаться с лучшим учеником. Но как молено терпеть того, кто дважды солгал святым отцам? По-видимому, обратились за советом к Феофану, и он решил сам поговорить со строптивым юношей, учинив ему суровый экзамен. А в завершение произнес:

— Пускай о тебе теперь звонят хоть в самый большой колокол. Ничего не бойся. Отныне я твоя защита!

Возможно, участие Феофана в судьбе Ломоносова стало тем самым счастливым случаем, без которого русская культура не получила бы мощного импульса к дальнейшему развитию, который был дан нашим великим ученым, поэтом, просветителем. У этих двух людей было незримое и, возможно, не сознаваемое ими духовное единство.

«Феофан не хотел оставлять талантливого парня в нелюбимой им Московской Академии, — пишет историк Виктор Смирнов. — По его ходатайству Ломоносов был принят в гимназию при Петербургской Академии наук. Видимо, по совету Феофана Ломоносов посетил его «альма-матер» — Киево-Могилянскую академию, где присутствовал на знаменитых богословских диспутах».

Прокоповичу тогда оставалось жить всего лишь год. Его заступничество за Ломоносова, которому грозила ссылка в дальний монастырь, его одобрение и поддержка были поистине судьбоносны для нашего великого соотечественника.

Пересказ биографии Ломоносова — занятие полезное, но весьма тривиальное. Основные этапы его жизненного пути нам знакомы со школьной поры. Но как сформировался его внутренний мир, почему он совершал те или иные поступки, чем объяснить его дарования и творческие достижения?

Чтобы разобраться в этом, надо вспомнить ситуацию в Европе и России до Ломоносова и в его время. Только так можно осмыслить то, что он привнес в русскую культуру. Мы должны воспринимать его в контексте истории нашего Отечества, а не как одинокий и величественный монумент.

Другой вопрос: зачем нам это надо? Только для того, чтобы потешить свою национальную гордость? Вот, мол, какие у нас, русских, титаны мысли и духа существовали! И тогда встречный вопрос: а сами-то вы кто? Что вы сделали во славу России, русской культуры?

Когда теперь глаголят о модернизации, рассуждают о будущем России, в поисках выхода из нынешней вязкой трясины на твердый путь устойчивого развития, полезно обратиться за советом к Михаилу Васильевичу.

В конце XX века Россия отказалась от самобытной исторической миссии, соблазнившись материальными благами западной цивилизации. Однако «воссоединение» с этими странами не получилось: они предпочли превратить Россию в поставщика ресурсов, в объект эксплуатации, выставляя ее как империю зла и требуя от русского народа покаяния за какие-то мнимые преступления. А ведь именно страны Западной Европы, Япония и США во все века отличались страшной жестокостью, уничтожали племена и народы, развязывая самые кровопролитные войны, строили свое благополучие за счет порабощения и эксплуатации колоний.

Потерпев поражение в идеологической войне, поддавшись «скромному обаянию буржуазии», русский народ стал вымирать и деградировать. Правда, началось возрождение Православной Церкви (а также ислама). Но и тут не обошлось без серьезных издержек. Религиозная вера, которая поверяется делами, воплощаясь в поступках, стала нередко подменяться суеверием, религиозными предрассудками, а то и мракобесием. Появилось множество колдунов, шаманов и астрологов, распространился оккультизм.

В эпоху небывалого прогресса техники, торжества материальной культуры, в общественном сознании произошел возврат к суевериям глухого Средневековья. А потому, говоря о явлении Ломоносова, надо иметь в виду, что три столетия назад, напротив, шло преодоление невежества с использованием интеллектуальных достижений наиболее развитых стран Европы.

«Вместе с великими благами, какие принесло нам византийское влияние, — писал В.О. Ключевский, — мы вынесли из него и один большой недостаток. Источником этого недостатка было одно — излишество самого влияния. Целые века греческие, а за ними и русские пастыри и книги приучали нас веровать, во все веровать и всему веровать».

В Средние века это влияние было благотворным. Византия сохраняла философские основы Античности; высоко ценились труды Аристотеля. По-видимому, это имел в виду Ключевский, когда продолжал: «Это было очень хорошо, потому что в том возрасте, какой мы переживали в те века, вера — единственная сила, которая могла создать сносное нравственное общежитие. Но нехорошо было то, что при этом нам запрещали размышлять, — и это было нехорошо больше всего потому, что мы тогда и без того не имели охоты к этому занятию».

Тут можно и возразить. Дело не в отсутствии на Руси желающих философствовать. В любом обществе всегда есть люди, склонные к размышлениям, познанию тайн бытия. Вопрос лишь в том, какие поставлены границы такому познанию. Отличие Средневековья как своеобразного этапа развития общества: основой духовной культуры признается религия; философия, научные знания, искусство — лишь ее более или менее послушные служанки.

Только с изменением общественной структуры, с победой буржуазных революций и развитием индустрии начался быстрый прогресс науки, философии, которые вышли из-под строгой опеки религии. В России этот процесс затянулся отчасти по причинам географическим: не было свободного выхода в теплые моря и океаны, что не позволяло осваивать дальние страны, затрудняло развитие судоходства, торговли…

«Нам твердили: веруй, но не умствуй, — писал Ключевский. — Мы стали бояться мысли, как греха, пытливого разума, как соблазнителя… Поэтому, когда мы встретились с чужой мыслью, мы ее принимали на веру. Вышло, что научные истины мы превратили в догматы, научные авторитеты становились для нас фетишами, храм наук сделался для нас капищем научных суеверий и предрассудков». Как он отметил, «под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западноевропейским стали холопами чужой мысли».

При Ломоносове в обществе сказывалось и византийское, и европейское влияние. И то и другое ему приходилось преодолевать с немалыми трудностями, а то и опасностями. Но если религиозные тексты и основы Православия были ему знакомы, то научные знания на современном уровне приходилось осваивать за рубежом. В России такого рода высших учебных заведений не было.

Тем не менее и до Петра Великого российское общество не пребывало «во тьме невежества». Технические новинки поступали с Запада (в детстве у Петра Алексеевича было немало механических игрушек). В стране активно развивались ремесла. В 1719 году механик Андрей Нартов писал из Лондона государю: «Здесь таких токарных мастеров, которые превзошли российских мастеров, не нашел».