Так и было - Вера Евгеньевна Карасёва

устали ужасно. Немецкие самолёты попритихли, погнали их, значит, наши. И вдруг слышим: кто-то подходит, освещает нас фонариком с синим стёклышком и говорит:

— Вы что тут лежите, чего ждёте? Бомба давно разорвалась.

Помог нам встать и провёл до нашего дома. Этого дяденьку мы узнали. У него одной руки не было, он её в самом начале войны потерял. И теперь уж больше не воевал, а дежурил возле ворот.

Мы пошли домой.

— А бомба близко упала? — спрашивает Вовка.

— Не очень. Там, где улицы Восстания и Жуковского пересекаются. Полтора квартала от магазина. Да ведь вы наших улиц не знаете! Ничего. Вот приедете, когда кончится война, в Ленинград, я вам тогда всё покажу: и Невский проспект, и Зимний дворец, и Смольный, и броневик, с которого выступал Ленин, и Летний сад с дедушкой Крыловым…

— Непременно приедем, — сказал Вовка.

А я спросила:

— Суп-то ты Серёже сварила? Вкусный был?

— Тогда всё было вкусное. Но как ни берегли мы дуранду, а через неделю всё равно она кончилась. Опять беда! Тут пришла одна знакомая женщина и говорит: «Нате вам новый кожаный пояс. Порежьте его и варите подольше».

— Ну?!

— Вот тебе и ну! Мы послушались, и, пока времянка горела, всё время кипел, варился наш пояс. Я положила в суп лавровый лист, соли, и получилось совсем неплохо, даже копчёной колбасой пахло.

— И Серёжа ел?

— А что ему было делать? Сперва я сама немного поела, увидела, что не вредно, и тогда ему дала. Покрошила хлебца. Всё съел.

— А потом что ты ему варила?

— А потом по Дороге жизни привезли в Ленинград настоящую муку, крупу, даже мясо. И хлеба нам прибавили, так что почти стало хватать. А летом мы уехали к вам и будем теперь жить у вас. Вовка, дай кочергу, я вытащу чугунок: кипит.

— Прольёшь, — сказал Вовка. Аккуратно подтянул чугунок к дверце, подхватил его фартуком и понёс на стол. Серёжка закричал:

— Суп! Суп!

А когда Аля стала его кормить, ложек пять съел и спрыгнул на пол. А суп был очень хороший: картофельный, подправленный луком, забеленный молочком.

— Наелся уже, — сказала Аля. — Он теперь всегда сыт. Баба Дуня ему всё, что получше, бережёт. Рыбку вари, когда дедушка приносит.

— И р-р-рака варит, — сказал Серёжа. Аля засмеялась:

— Верно. Как-то раз дедушка рака поймал, так баба Дуня тоже сварила.

— И про суп из пояса уже забыл? — спрашиваю я.

— Наверно. Как мы здесь, ни разу не вспоминал.

В сенях загремела щеколда. Вошла баба Дуня, сказала, что Нина Николаевна через полчаса придёт. Похвалила нас, что навестили Серёжу с Алей, и велела нам получше укутаться: на дворе пурга.

ЗАЖИГАТЕЛЬНЫЕ БОМБЫ

В этот вечер Аля с Серёжей пришли к нам. И опять мы были одни, потому что мама с тётей Граней ещё с работы не возвращались.

Серёжа с Доськой сразу затеяли игру: поставили посреди горницы лавку, с двух боков по табуретке — это самолёт, а они лётчики. Хорошо играли, ладили. А мы втроём сидели у печки, следили, чтобы не спустить жар, вовремя положить картошку. Вовка попросил Алю:

— Расскажи ещё про Ленинград.

Про войну и про Ленинград Вовка может без конца расспрашивать и слушать.

— Я вам про зажигалки сегодня расскажу, — предложила Аля. — Мы своих пионеров — дежурных — назначали сами. Не на улице стоять, — кто бы нас на улицу пустил, — а следить за порядком в убежище и во дворе: вдруг зажигалка упадёт.

— А зажигалки — это что такое? — спрашиваю я.

— Это тоже бомбы. Только не такие, как фугасные. Те взрывают дома, а эти поджигают.

— И на ваш дом тоже падали?

— Да. В один вечер четыре штуки упало.

— Испугались вы?

— Да не очень. Мы ведь тогда уже много чего нагляделись. Видели, как снаряд разбивает дом и как фугасная бомба большой дом пополам раскалывает. У нас на Литейном проспекте бомба так в дом попала, что одна часть его совсем рассыпалась, а другая стоит целая, и даже зеркало висит на стене.

— Какое зеркало? — спрашиваю.

— Хорошее. В рамке. Вот такое овальное. — Аля показала руками, какое красивое зеркало висело на стене в разбитом доме, и продолжала рассказывать: — Вот если бы такая бомба упала на наш дом — это страшно. А зажигалка — что? Если она упадёт, например, посреди двора, её можно потушить в одну минуту. Только не растеряться. Если на крышу, тогда страшней. Она может и железо прожечь, и потолок зажечь, и весь дом сжечь. На крышу надо опрометью бежать и бомбу швырять во двор. В тот день, про который я вам рассказываю, налёт начался в шесть часов вечера. Дежурили двое мальчишек из нашего подъезда, Лёня и Рудик, — мои товарищи. Стояли у дверей убежища и увидели, как упали на крышу нашего дома одна за другой две бомбы. Рудик бросился первый, Лёня за ним. Вы дома высокие видели?

— Вовка в городе видел, а я — нет.

— В нашем доме шесть этажей. Это значит — десять квартирных лестниц и две на чердак. А они их мигом пролетели. Железные щипцы там лежали, заранее приготовленные. Рудик — хвать щипцами одну бомбу! Лёня — другую! И сбросили их во двор. А во дворе ещё две такие же дожидаются: одна у самого входа в убежище, другая мечется посреди двора. Лёня остался стеречь на крыше, а Рудик сбежал во двор, и мы с ним быстро потушили все бомбы: засыпали их песком.

— А почему вы их песком тушили, а не водой? — спрашивает Вовка.

— Водой зажигательные бомбы не потушишь, — говорит Аля. — Вода от их пламени прямо на лету высыхает. А если и попадёт на них, так только зашипит и огненными брызгами разлетится. А песку лопату-другую на бомбу бросишь, она и попритихнет. Подбросишь ещё — и совсем потушишь. Мы свои зажигалки потушили, а Лёня всё бродит по крыше, сторожит — не упадёт ли ещё одна. Вышла во двор Лёнина мама, увидела его на крыше и как закричит: «Лёнечка, мой голубчик, не подходи к краю! Не сорвись!» А он ей отвечает: «Не бойся! Не сорвусь! А сорвусь, так ребята меня подхватят».

— Хорошие они ребята, — сказал Вовка. — Напиши им, чтобы они сюда к нам ехали, будем с ними дружить.

— Напишешь? — спросила я Алю. И она ответила хмуро:

— Некому писать. Лёня к своей бабушке в Сибирь уехал, не знаю его адреса, а Рудик…

И не договорила. Стала вдруг на меня кричать:

— Ты чего картошку не смотришь?