Иероглиф смерти - Антон Грановский

После того как бутерброд сооружен, кладем его в микроволновую печь и включаем подогрев. Греть нужно секунд тридцать-сорок, в общем, пока сыр не растает.

Все, идеальный бутерброд готов!

Достав из микроволновки тарелку с бутербродом, Глеб занялся приготовлением напитка. Плеснул в широкий стакан немного водки, добавил тоника и выжал сок из половинки лимона. Затем бросил в коктейль несколько кусков льда.

Сделав все это, Корсак поднял стакан, посмотрел сквозь него на лампу и проговорил:

– Когда-нибудь, когда я брошу пить, я буду скучать не по водке, и не по вину, и даже не по пиву. Я буду скучать по тебе, мой холодный, пролимоненный друг.

Он поднес стакан к губам, и тут из прихожей донесся перезвон мобильного телефона. «Nikkfurie». Танец Черного Лиса из «Тринадцати друзей Оушена». Отличная тема для рингтона; впрочем, Глебу она уже успела надоесть, а в этот момент он и вовсе был не рад ее услышать.

Глеб с ненавистью посмотрел в сторону прихожей. Перевел взгляд на стакан с водкой-тоником и лежавший на тарелке горячий бутерброд.

Все-таки у жизни скверное чувство юмора.

Пришлось отложить удовольствие на несколько минут и дотащиться до прихожей. Взглянув на экран телефона, Глеб увидел имя собеседника. Звонил Бриль.

«Ну, сейчас завертится», – подумал Глеб и поднес трубку к уху.

– Слушаю тебя, моя радость.

– Глеб, ты что мне приволок?! – завопил в ответ Бриль.

– О чем ты?

– О кости, которую ты притащил! Она человеческая! Человеческая, Глеб! Причем еще совсем недавно она находилась в теле живого человека. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Успокойся, Бриль. Не гони волну.

– Успокоиться? Как я могу успокоиться? Это ж подсудное дело!

– Спокойнее, Бриль, спокойнее. Ты уверен в правильности своего заключения?

– Типун тебе на язык, Корсак! Не произноси при мне слово «заключение», от него попахивает цугундером!

Глеб вернулся на кухню и положил трубку на стол. Взял стакан, поднес его к губам и сделал пару глотков. Затем поставил стакан обратно и снова взял трубку.

Бриль все еще разорялся.

– …Говорю тебе со всей ответственностью, Глеб, если ты еще раз притащишь ко мне что-нибудь подобное…

Корсак снова положил трубку на стол. Поднял стакан и допил коктейль.

Итак, какой-то ублюдок бросил ему в почтовый ящик фрагмент человеческой кости. Возможно, это просто дурная шутка какого-нибудь мстительного идиота. Достать человеческую кость можно в любом морге за бутылку водки. Видимо, так оно и произошло. Но можно ли считать этот «подарок» шуткой или следует отнестись к нему как к предупреждению или угрозе?

Скорей всего, «подарок» ему прислала какая-нибудь сумасшедшая из его бывших. Глеб припомнил давний разговор за кружкой пива. Один из его друзей вещал:

– У нашего Корсака удивительный талант связываться с неадекватными женщинами! С красивыми и сумасшедшими! Ох, помяни мое слово, Глебушка, тяга к порочным и сумасшедшим дамам не доведет тебя до добра. Однажды ты проснешься и обнаружишь, что у тебя перерезано горло. И знаешь, чем оно будет перерезано? Пилкой для ногтей!

Последняя реплика вызвала смех сидящих за столом. Помнится, сам Глеб в ту минуту тоже улыбался. Но сейчас ему было не до смеха. Интуиция подсказывала, что история с костью будет иметь свое продолжение. И свой финал – скорей всего, не слишком радужный.

Глеб снова поднял трубку.

– Корсак, ты вообще меня слушаешь?

– Да, Ося. Конечно. Прости за то, что я тебя расстроил. И спасибо, что позвонил и все разъяснил.

– Не надо меня благодарить, Глеб. Знаешь… я, пожалуй, погорячился, наговорил тебе лишнего. Но ты должен меня понять.

– Я понимаю. Через час я буду у тебя. Заберу эту штуковину, и ты больше никогда о ней не услышишь.

Глеб отключил связь.

Пять минут спустя он был готов к выходу. Выглядел он так же, как всегда, доказывая всем своим обликом, что существуют люди, не желающие тратить время на выбор одежды, а потому покупающие во время каждого (впрочем, чрезвычайно редкого) похода в магазин по два одинаковых плаща, по две пары одинаковых пиджаков и туфель и признающие разнообразие только в расцветках рубашек.

Одевшись и закинув на плечо свою неизменную холщовую сумку, Корсак посмотрел на себя в зеркало. Лицо все еще выглядело немного помятым после недавней схватки с мордоворотами из «Тойоты». И, пожалуй, он еще сильнее похудел за последние дни. Впрочем, взгляд был ясным и спокойным, а рот – ироничным и твердым. Галстук, как обычно, съехал набок, но, как обычно, Глеб не обратил на это внимания. Во всей его поджарой, подвижной фигуре было что-то небрежное, наплевательское – то самое, что безотказно отличало его, несмотря на дорогую одежду, от бесчисленной армии российских топ-менеджеров. А седая прядь в густых взлохмаченных волосах придавала его облику еще более романтический вид.

Выходя из подъезда, Глеб снова увидел белую собаку. На этот раз она была привязана к дереву и при виде Глеба вскочила на ноги и громко зарычала. Пока Корсак шел к своей видавшей виды «Мазде», псина медленно поворачивала голову, не сводя с него пристальных, внимательных, холодных глаз.

Вечером состоялась внеплановая оперативка у полковника Жука. Полковник уютно сидел в кресле, смотрел в окно и постукивал по столу своим неизменным красным карандашом.

Полковник Жук – рослый пожилой мужчина с седыми усами, младенчески-розовым лицом и в очках без оправы – выглядел душевным и мягким стариком, однако все, кто с ним работал, знали, каков он на самом деле. Стас Данилов шутил, что душевности в нем – как в топоре палача. Тридцать пять лет сыскной работы высосали из Жука все эмоции и чувства, оставив лишь улыбчато-вежливую «кожуру», которая намертво приросла к его лицу, навсегда придав ему выражение этакого участливого безразличия.

За глаза оперативники называли своего начальника просто Старик или же Ледяной Старик – за холодновато-вежливую улыбку, с которой он посылал своих подчиненных на опасные задания. Впрочем, втайне опера гордились его хладнокровием и с удовольствием пересказывали друг другу мифические истории из боевого прошлого полковника Жука.

Полковник начал с того, что описал в деталях свой разговор с Генпрокурором, который склонялся к тому, чтобы взять «дело Ирины Романенко» под свой жесткий контроль.

– Сами понимаете, преступление экстраординарное, – сказал полковник, по привычке строго глядя на Толю Волохова, который заметно (и тоже по привычке) нервничал под его пристальным взглядом.

– Андрей Сергеевич, я говорила с отцом Ирины Романенко, – вступила в разговор Маша Любимова. – Также я встретилась с бойфрендом Ирины. Но ничего полезного они сообщить не смогли.