Мой босс. Без права на ошибку - Рене Эсель

который бешено бьется о его горячую кожу.

Шершнев, словно раскаленная лава, окутывает с головой и не дает времени скрыться. Поглощает все вокруг.

— Говори что угодно, любимая, — теперь его губы цепляют мои, и я судорожно вздыхаю. — Но компания, этот грёбаный кабинет, твой урод Павлик и даже ты — все принадлежит мне.

Кончик языка появляется между белоснежных зубов, затем стыдливо исчезает. Ловлю себя на мысли, что внимательно слежу за ним. Ярость с возбуждением обжигают вены. Стискиваю зубы.

Это все неправильно. Нужно уйти. Сейчас же. Быть где угодно, только не с ним.

— Пошел ты, Шершнев! Ты и мизинца моего не стоишь, — шиплю ему в лицо.

Упираюсь ладонями в стальную грудь и замираю на секунду от стука его сердца. Этот звук набатом отдается в ушах. Кажется, что сейчас оно прорвет ткань. Выскочит наружу и зальет здесь все кипящей кровью.

Глаза удивленно распахиваются, когда Шершнев дергает меня на себя сильнее.

— Сука, — рычит зло.

Жесткие пальцы оставляют в покое шею, затем зарываются в волосы. Тянут на себя до болезненного стона. Не успеваю закричать. Жалящий поцелуй сминает губы, а грубый язык проникает в рот.

Он похож на искры фейерверка. Беспощадные, яркие, высекающие пламя одним махом.

Не соображая, что происходит, вовлекаюсь в безумный танец.

Наш поцелуй похож больше на борьбу. Едва перехватываю инициативу, как Олег недовольно мычит и возвращает ее. Сейчас он — ураган. Ему плевать на чужое мнение. И я исчезаю под его стихийным напором. Не замечаю, как прижимаюсь крепче. Обхватываю руками твердые плечи, толкаюсь грудью в его жесткое тело.

Он слишком далеко. Хочу ближе, чтобы чувствовать его всего.

Все происходящее — ужасно неправильно. Но я не в силах это прекратить.

Наши поцелуи, словно наркотик. С каждым разом становится все сложнее оторваться от властных губ. Воздух разлетается на мелкие частицы, отчаянно собираю его носом, чтобы не задохнуться.

Хочу его.

Он неожиданно отстраняется, и я инстинктивно подаюсь вперед. Разочарованный стон вырывается из груди, пока я отчаянно смаргиваю наваждение.

— Ненавижу тебя, — цежу с трудом и охаю.

Рывок. Я на столе. Ему хватает мгновения, чтобы переместить меня сюда. Раздается какой-то грохот. Похоже, что несчастное кресло все-таки перевернулось.

— Черт с ним, — словно читает мои мысли Олег.

Хрипотца в голосе доводит до восторженного сжатия сердца. От желания, что плещется в изумрудном взоре, внутри все переворачивается. Сама тянусь к нему и довольно стону, когда он вновь целует меня.

Слишком мало. Хочется больше.

Хватаю край рубашки, вытаскиваю из-под ремня и забираюсь под нее ладонями, чувствую рельефные мышцы.

Вскрикиваю, когда его рука лезет под юбку. Резко, не давая шанса на отступление. Одним движением Олег сдирает колготки до колен вместе с нижним бельем. Уверена, что слышу треск, но мне плевать.

Прикосновения, жесткие, но в то же время нежные, заставляют прогнуться в пояснице. Ловлю ртом воздух, сжимаю ногтями плечи в плотной рубашке. Хочу, чтобы на нем тоже остались отметины. Такие же, как те, что появляются внутри меня.

Его язык касается мочки уха, зубы скользят по нежной коже. Опускаются ниже, к ключицам. Треск пуговиц, после чего вздымающаяся грудь полностью занимает все внимание Олега.

— Ты моя, — выдыхает, и с моим визгом растягивает меня на столе.

От ласк вибрирует тело, кружится голова. Они порочные и дикие, как бы намекают, что я теперь в их власти. Сладкие и болезненные спазмы сжимают внутренности.

Здесь возможен только один конец. Мы оба должны получить то, чего желаем.

На краешке угасающего сознания в судорогах бьется мысль, что нам лучше остановиться. Офис, переговорка. В любой момент сюда может кто-нибудь войти. И от осознания подступающей опасности ощущения становятся слаще.

Наслаждение горячими волнами спускается книзу. Где моим телом сейчас правит Олег.

Новый рывок. Лежу на животе с задранной до талии юбкой. Гладкая ткань брюк встречается с оголенными бедрами. Закусываю губу, рву до крови податливую и незащищенную плоть.

Он тоже хочет.

Сносит башню, все преграды устранены. Первый спазм сводит мышцы до щемящей боли, затем до ласковой щекотки под ребрами.

Не-ве-ро-я-тно. Все так банально и просто?

Распахиваю глаза и оглядываюсь.

Взываю к голосу разума. Олег Шершнев, которого я терпеть не могу всеми фибрами души, доводит меня до финальной точки своими волшебными пальцами. Бессовестно погружает в пучину безумия. Я скоро воспламенюсь в его руках. Утону в океане восторга, где тону последние несколько минут.

— Шершнев, — ерзаю, пытаюсь выбраться. — Олег!

Его ладонь давит на поясницу, вжимает в лакированную поверхность. Горячее дыхание скользит по уху.

— Нет, Лена, — низкий бас бьет точно в цель, тело скручивает новый спазм. — Никуда ты не пойдешь.

Крепкие зубы впиваются в тонкую кожу над пульсирующей жилкой. Вскрикиваю, полностью теряю контроль. Всхлипы вперемешку с протяжными стонами бессвязно вырываются изо рта, комната перед глазами плывет и меркнет. А потом вспышкой приходит осознание произошедшего.

Меня довел до оргазма мой злейший враг.

Звук расстегивающейся ширинки быстро приводит в чувство. Переворачиваюсь и, вскочив на ноги, судорожно натягиваю колготки.

— Козел! — выкрикиваю, наспех расправляя юбку. — Какой же ты козел, Шершнев.

Перед затуманенным взглядом все качается. Замечаю шок на лице Олега.

Или мне показалось?

Потому что сейчас его глаза разъяренно сверкают, словно два драгоценных камня. Предупреждающе выставляю руку и ору, точно ненормальная:

— Не подходи ко мне!

— Лена, — Олег делает шаг вперед.

Недолго думая, замахиваюсь. Звон пощечины разлетается по душной переговорке.

— Никогда, — цежу сквозь зубы. — До конца недели я в отпуске! За свой счет! Счастливо оставаться! — выкрикиваю последние фразы на бегу и уношу оттуда подкашивающиеся ноги.

Глава 17

Неделю спустя

— Все хорошо, милая, — отец кашляет и сжимает мою руку. — Поправлюсь, куда денусь?

Киваю. Разве можно иначе?

Но ни капли себе не верю. Слишком давно он лежит здесь, весь обвитый бесконечными трубками. Теперь каждый вдох папы контролируют аппараты.

— Ты обещал погулять на моей свадьбе. Помнишь?

— И станцевать танец отца и дочери. Конечно, милая, — морщинистая рука дрожит.

У папы кончаются силы. А у меня в груди сжимается болезненный комок.

Белые стены палаты давят похлеще узкой кабины лифта. Клаустрофобия, которая началась с одного имени. Олег Шершнев.

Мой личный кошмар из прошлого.

И, похоже, последний шанс на спасение родного человека.

Неужели так бывает? Трясу головой.

Мы в двадцать первом веке. Способов получить деньги гораздо больше, чем один.

Мама кладет ладонь на плечи. Из нас всех она держится лучше всего. Иногда кажется, что у нее совсем атрофировались чувства.

Ничего удивительного. Я бы на ее месте давно сошла