Конкурс красоты в женской колонии особого режима - Виталий Ерёмин

А в приговоре, по которому Агеева получила первый срок и угодила в малолетку, говорилось, что она являлась организатором уличной девчоночьей шайки, занимавшейся разбоем не только в своем родном городе, но даже в Москве.

По просьбе Леднева Корешков распорядился выпустить Агееву. Причем, не на беседу, а вообще. Подполковнику нравилось делать широкие жесты.

Вблизи Лена выглядела, как бездомный ребенок. Тонкие кисти рук, круги под глазами, затравленный взгляд. Вот только эти татуировки на руках…

– Я еще на воле испортачилась. Можно сигарету? Портачка меня одно время защищала, – туманно объяснила Лена.

О себе она рассказывала без запинки. Будто ей уже приходилось это делать не раз. Когда закончила семь классов, родителям дали квартиру в другом микрорайоне. Первое, что услышала от одноклассниц: готовься, чувиха, к прописке. Подумала: шутка. Но соседка по парте, девчонка с большими печальными глазами, объяснила, что на самом деле тут не до смеха. Все девчонки ходят в «толпы», так называются уличные компашки, а там пацаны могут пристать в любой момент. И попробуй только откажи. Расценят как оскорбление. Лена слушала с ужасом.

– Что же делать? – спросила она свою новую подругу.

Та закурила сигарету и показала наколку на руке:

– Видала? Как только начинают приставать, я сразу говорю про одного автора. Мол, я с ним гуляю, и если кто меня тронет, тому он голову открутит. Сразу отстают.

– А кто это – автор? – спросила Лена.

– Ну, ты как вчера родилась. Авторитет. Учись, подружка, вести базар.

Сигареты и портачки не укрылись от глаз педагогов. Вызвали на педсовет. Учителя разошлись не на шутку, обзывали девчонок путанами. Вызвали родителей, начали их прорабатывать: родить родили, а воспитывать не умеете. Матери потащили дочерей к врачам. А потом с гордым и оскорбленным видом принесли в школу справки, подтверждавшие, что девчонки девственницы. Учителя попали в трудное положение. Надо было признаваться, что поспешили с выводами. Но как-нибудь тихонько. А они сделали это перед всем классом. И молва о том, что две подружки все еще «честные», быстро дошла до уличной «толпы». Пацаны почувствовали себя обманутыми. Обозлились и девчонки: как это так? Чего ради эти две оказались на особом положении?

Однажды они сидели у подружки, слушали музыку. Родителей не было. Ввалилась «толпа». Пацаны уложили подружку в постель, девчонки держали ей руки и ноги… А потом начали фотографировать. Сказали, что это наказание за обман. Лене повезло. В суматохе она успела выскользнуть за дверь.

С тех пор жизнь подруги превратилась в кошмар. Ее фотографию показали в других «толпах» и превратили в долбежку. В любое время и в любом месте к ней могли пристать пацаны и она обязана была идти с ними. Малейшее сопротивление подавлялось жестокими побоями. Били в основном ногами. Через месяц ей пришлось идти к венерологу… А Лена не высовывала носа из квартиры и все чаще задумывалась: а зачем ей девичья честь?

– То есть сексуальное насилие сейчас стало нормой? – спросил Леднев, пытаясь сформулировать свой вывод.

– Как два пальца об асвальт, – подтвердила Лена, закуривая новую сигарету.

Она так и произнесла слово асфальт – асвальт.

– Как же тебе удавалось уцелеть? – спросил Михаил.

– Я окончила музыкалку и решила уехать, от греха подальше. Хотела работать в детском саду, песенки с детишками разучивать. Поехала в Канаш, поступила в педучилище. Но там оказалось еще страшнее. Сельские, когда их не пускали в нашу общагу, просто вышибали двери. Вахтеры тряслись от страха. Если б вы только знали, сколько в этом училище девчонок было изнасиловано! Однажды и меня попытались. Полезли… Кое-как отбилась. Опять-таки отцом угрожала. Потом влюбилась в одного. Симпатичный такой. Пришла с ним к его друганам. И они все вместе на меня полезли. Бросилась к окну, завопила на весь поселок, что выброшусь. Милиция мимо ехала, повязали этих семерых…

– Я поняла, – продолжала Лена, – что они выйдут и разделаются со мной по полной программе. И уехала в Цивильск, поступила в культпросвет училище. Но там все было то же самое. Даже хуже. Я уже не знала, что делать. Вернулась в свой город и почти сразу же отдалась одному автору. Думала: зато другие не будут трогать. Но не тут-то было. Этот автор отдал меня тридцатилетним кооператорам. Деньги с них взял. Продал, короче. И я сломалась. Нет, я сломалась позже. А тогда написала вместе с девчонками письмо министру внутренних дел. Копию послали в газету «Молодой коммунист». Газета письмо напечатала, а министр ничего не ответил. И мы с девчонками сколотили свою «толпу».

– Погоди, что вы написали?

– Точно не помню, но примерно так. Сколько мы должны терпеть? Сколько можно дрожать за свою честь? Им, насильникам, отсидеть – раз плюнуть, а нам они всю жизнь портят. Неужели милиция не может покончить с этим? Если не примете мер, мы будем создавать свои группы и мстить пацанам.

– И вы сколотили «толпу». Это преступная группа?

– Примерно так.

– Значит, правильно сказано в приговоре – ты была главной? – спросил Леднев.

Лена посмотрела на него с усмешкой:

– Разве я похожа? Да, письмо министру я написала. А в остальном была, как все. Только тут надо кое-что уточнить. Наша «толпа» образовалась не только для защиты от пацанов. Понимаете, денег – ни копейки, а одеваться хочется. Вы даже не представляете, какое это искушение! Это страсть. А страсти противиться сложно. Сначала пошла мода обмениваться одеждой среди своих. А потом стали приставать к незнакомым девчонкам. Понравилось пальто или сапоги: снимай, дай поносить! Оказалось, все просто. Подошла, сняла, надела на себя и пошла дальше. Не одна, конечно – «толпой». Кантелями качались. Ладони обматывали эластичными бинтами, чтобы костяшки не сбить. Или брали палки. Надвигали на глаза вязаные шапочки, сразу лицо меняется до неузнаваемости.

Нас прозвали «метелками». Мы не только людей раздевали. Били пацанов и даже взрослых мужиков. Дрались с «метелками» из других районов. А потом стали ездить в Москву, там люди лучше одеваются. Снимали две квартиры возле Казанского вокзала. Вот такие пирожки с котятами. Я еще закурю? Хорошо тут, тепло, красиво.

– Чего ради ты набросилась на Каткову?

Леднев специально задал вопрос внезапно.

Лена посмотрела настороженно:

– Ну, вы прямо как следователь. Фаина – моя подруга, даже больше, чем подруга. Когда мне срок добавили, мне жить не хотелось. А она меня поддержала.

– Как?

– Морально, – отвечала, не моргнув глазом, Агеева. – Она мне как мать. А вы что подумали?

Сауна была рядом с колонией, в живописном сосновом бору. Построили ее зэки из соседней мужской колонии. Сработали на совесть. Снаружи баня выглядела, как русский терем. Если Корешков хотел удивить Мэри, то цели своей он достиг. Американка начал работать фотокамерой, едва вышла из машины. Подполковник цвел.